Гербарий (СИ) - Колесник Юна

— На зайце? — опять Алиса, недоуменно.

— А кто, скажи мне, кто, кроме зайца, продерётся сквозь заросли? Кто скатится в ущелье и поднимется на самый высокий хребет? Она, девушка, была из рода испов. А испы всегда ездили только на зайцах.

Он вдруг смело щёлкает Алису по пуговичному носу:

— Так что не мешай. Слушай. Умела она исцелять. И поломанные руки-ноги, и тоскующие души — всё умела. Уважал, ценил её гордый маленький народец. Но была у неё мечта. О чём, спросите? О том, чтобы полюбил её воин. Но не тот, кто сложит богатства у её ног, и не тот, кто победит тысячу врагов. А тот, которому не страшна смерть во имя любви.

— Вот дура… — Глеб швыряет камень в море. Стук. Недолет.

— Полегче, друг. Это легенда!

— Что ж за любовь такая, если умирать надо? Ненавижу смерть.

— А кому она по душе? Так вот. Встретила девушка великана. Могучего, как дуб, высокого, как Эльбрус. Из тех, что давным-давно подчинились испам, служили им, строили для них дома и гробницы. Покорными они были, великаны, безвольными. И только он один посмел поднять на неё глаза. И в тот же миг звёзды остановили бег. И ветер стих… И морские волны застыли.

Он говорит, а перед глазами — картинка: вот замерли ледяными глыбами волны. Вот, запрокинув голову с каштановыми волосами, малышка-девушка смотрит в глаза бородатого великана… И упала на бок огромная корзина с гладкими валунами, и чуть вдали на тонких лапах переминается заяц. Вадим жмурится, прогоняя наваждение.

— Но поняли они оба: нет, не быть им вместе. Ни колдовство испов, ни мощь великанов не помогут им. Взмолились тогда небесам. Но Солнце молчало и горный ветер молчал. Только Луна ответила им: «Так и быть, обвенчаю вас. Готовьте место для алтаря, такое, чтобы ближе к небу».

И спустился тогда великан на дно моря. И принёс он на вершину горы осколок морской скалы, и выточил из него алтарь. И в полнолуние посадил любимую к себе на ладонь, и поднялся с ней на гору. Там и обвенчала их Луна. И с тех пор они навсегда вместе. Летают меж звёзд, под лунным светом. Сбылась мечта. Всё.

Волнуется Вадим, комкает фразу. «Не поймут они, нет, не поймут…» И правда, Глеб неумело плюётся на гальку:

— Короче, она эльф, а он орк, что ли? Или кавказские Ромео с Джульеттой? Фигня какая-то. Сказки.

— Возможно. Но камень тот до сих пор, уже много веков, стоит там. И кто коснётся его — того вылечит.

Девчонки переглядываются.

— А если в полнолуние прийти, то мечту исполнит, так старейшины говорят.

— Он правда, что ли, есть?

— Ну да.

— Отведи нас туда… — Алиса держит сестру за руку, они смотрят на Вадима блестящими в сумерках глазами. — Нам очень надо.

— Далеко это, за серпантином. Не здесь.

Тишина в ответ. Глеб толкает его локтем в бок.

— Но я поговорю с дедом. Может, он отвезёт. Там водопады, красиво.

Девчонки смеются. Обе. Уже хорошо.

— Завтра решим. Одевайтесь и пошли. Прохладно уже.

Он собирает вещи и не спеша идёт к дороге. Девочки убегают вперёд, а Глеб, догоняя его, трогает за рукав.

— Знаешь, отец не такой гад, как может показаться. Но на меня ему точно плевать. Я для него обуза.

— А ты подумай, о чём он мечтает?

— Он?

— Конечно. У каждого есть мечта.

— А у тебя?

— Да. Пожалуй, есть уже. Я бы кино про вас снял. Как вы купались и сидели тут до ночи, слушая мои бредни. А ну, кто быстрее до того фонаря?

Через два дня во дворе, когда Вадим будет грузить в такси чемоданы, его подзовёт к себе Генерал.

— Глеб сказал, ты хочешь учиться.

Вадим удивится. Это здесь причём? Они ездили на водопады вшестером: Глеб, девчонки, он с дедом и этот здоровый мрачный мужик. Ну как — ездили. На открытом «уазике» получилось добраться лишь до ущелья. Дальше — только пешком. Устали. А камень оказался обычным куском скалы, горячим от солнца. Долго вокруг него кружили девчонки… Прислонившись спиной и глядя в небо, стоял Глеб. Когда спускались обратно, Генерал вдруг спросил у Вадима, почему его семья уехала из Абхазии. Вадим коротко и рвано рассказал о войне, с которой не пришёл отец… хотел-то он ведь всего ничего: жить в мире, растить мандарины на земле предков жены своей. Генерал промолчал. Потом выдавил:

— Вот как, значит. Не знал я об этом.

А сейчас он смотрит на него и твёрдо, глухо, будто камни на песок, роняет слова:

— Так. Школу закончишь, приезжай в Москву. С институтом помогу. А пока — держи. Тренируйся. И вот ещё что… спасибо тебе за Глеба. Ну… и матери твоей тоже спасибо.

Вадим склоняет голову, признавая его, Генерала, превосходство. И тот надевает ему на шею широкий ремень с тяжёлым футляром.

— Отличная камера, японская. Всего год назад купил, но так и валялась без дела. Разберёшься.

Вадим опускает чемоданы на раскалённые мраморные плиты. Изо всех сил, но молча жмёт широкую руку. «Я разберусь, Генерал. Я смогу».

II

Годом позже в поезде, что гонит, спешит к южному солнцу, на весь вагон раздаётся требовательный голос:

— Тоша, не стой у окна, продует!

Девчонка в соседнем купе хмыкает, передразнивая:

— Тоша… Как шпица.

— Тс-с, — парень в притворном ужасе прикрывает ей рот ладонью. — Услышит — загрызёт. Бабка-то — не шпиц, бультерьер.

— Тоша, я кому говорю? Я тут что, просто так воздух сотрясаю?

Мальчишка лет семи нехотя отлипает от поручня, провожая взглядом убегающие от поезда домики.

— Бабуль, тут и сквозняка-то нет. Закрыто всё.

— Марина! И что ты сидишь? Развлеки ребёнка! Видишь, ему нечем заняться? В шахматы поиграйте, они в синей сумке, — прямая, ровная как рельса женщина достаёт пудреницу, звонко щёлкает крышечкой.

Её дочь, бледная, с тонкими рыжеватыми волосами, вздохнув, убирает книгу.

— Антон, иди сюда.

— Ну ма-ам, не хочу я эти шахматы. Давай просто в города? Только, чур, чтоб страны тоже можно было!

— А давай, — она оживляется, двигается, пропуская его к окну. — Ростов!

— Владимир!

— О боже, Марина! Сначала в города, а дальше что? В карты на деньги?..

***

«Знаешь, что я вспоминаю? Тот ураган. Когда ты металась по улице, а в воздухе летали лепестки, песок и какие-то цветные бумажки… Ты помнишь?»

Разве забудешь? В то утро Марина вешала бельё на балконе и мельком глянула в сторону моря… А там, над кружевами барашков, над серыми волнами танцевали смерчи. Три или четыре живые воронки сходились, закручивались, словно оборки цыганских юбок. Они плыли к берегу, и от их танца нарастал ветер. А солнце… Что солнце? Оно светило. И её на миг сковало ужасом от этого контраста: яркого света и дышащей тьмы. Но где-то там, на улице — там был её сын.

Она ящеркой скользнула по лестнице, выскочила за калитку: «Антон! Антон, где ты?» Помчалась вниз по улице, к качелям. Нет никого. А ветер уже потрошил кусты гибискуса и гудел, гудел… Вернулась во двор, снова — на улицу. И тут — голос хозяйского мальчика, Вадима, месяц назад закончившего школу:

— Не надо волноваться. Дети к фонтану пошли.

Марина улыбается сквозь слёзы: «Дети. Да ты сам был почти ребенком с опухшими, невыспавшимися глазами».

Потом, гораздо позже, она узнает, почему глаза у него были красными: ночами готовился к поступлению, чуть не бросил всё, когда узнал, что помимо комплекта работ и сочинения необходимы знания живописи, архитектуры и кино.

Дети и вправду были у фонтана, сидели на ветках старой магнолии и раскачивались на ветру. Кричали, хохотали. Девочка сама спрыгнула, а Антона она стащила за майку, замахнулась.

«И ты заплакала и ударила меня, стоящего рядом, кулаком в плечо. Меня-то за что? Больно было! Марина, Маринка… Мне и сейчас больно. Потому что ты — там, а я — тут. И не могу пока приехать, никак. Потому что выходные заняты. И будни заняты. Когда-нибудь я расскажу. Интересных личностей я снимаю. За очень интересную плату».