Виктория Рутледж - Взрослая жизнь для начинающих
Через несколько часов, дважды съездив на машине туда и обратно, они легли на полу гостиной в новой квартире, положили головы на мебельные подушки и приступили к бутылке красного вина, которую, немного потопав ногами, выделил им Ангус из бара; так они лежали и разглядывали трещины на потолке.
Квартира, которую выбрала Мэри, имела весьма отталкивающий вид, но при этом была светлой и совсем не такой вонючей, как представляла себе Айона. «Как бы то ни было, — думала Айона, — с Крисом Мэри явно собралась расстаться навсегда, если уж предпочла перебраться вот сюда из их дома. Да, она ничего ей не рассказывает, но по Мэри ясно видно, что она начала новую жизнь. Даже если не учитывать ее новой прически и того, что она записалась на курсы по ремонту автомобиля».
Джим, как и обещал, принес раскладушку («хмм, удобно», подумала Айона, а потом ей пришло в голову: а не начнет ли он приглашать и других сотрудников паба в квартиры наверху — ну, для беседы об их профессиональных успехах?), и пока они ехали, Мэри рассказала, что планирует перевезти остальные вещи в течение недели.
То немногое, что она решила не выкидывать.
Айона слышала, как внизу Ангус и Джим убираются в пабе и выдворяют последних засидевшихся посетителей, которые все еще не могли расстаться со своими кружками. Как ни странно, доносившийся снизу шум и приглушенные голоса создавали приятную атмосферу, и Айона видела, что здесь наверху может быть вполне уютно, если покрасить стены и поставить мебель. Не говоря уже о том, как недалеко придется идти, если захочется бутылочку вина.
В первую очередь Мэри распаковала магнитолу и, перетаскивая вещи из машины (Мэри не разрешила Айоне позвать на помощь мужчин), они слушали музыку, от которой Айона снова почувствовала себя совсем юной, — правда, только до того момента, пока не поняла, что все это — записи примерно пятнадцатилетней давности, и тогда ощутила себя совсем старой.
Теперь, когда все вещи были вынесены и коробки стояли на лестничной площадке, они обе рухнули на пол, измученные и пыльные. Айона настояла на том, чтобы поставить «Лед Зеппелин» III. Через пятнадцать минут, после двух бокалов вина, все мысли о пабе, о недоделанном заказе, об Ангусе и его досадном новом увлечении всякими коэффициентами прибыльности, о тошнотворном цирке, который устраивают Тамара и Габриэл, о том, что она никак не научится давать задний ход, а также обо всем остальном, из-за чего ей казалось, что ее жизнь совсем от нее не зависит, — все это вылетело у нее из головы, и она почувствовала себя совсем спокойной и даже более симпатичной личностью. Айона положила ноги на коробку и стала вспоминать очень интересный сон, приснившийся ей прошлой ночью, — во сне Джимми Пейдж учил ее водить, и они с ним разъезжали по Уондзуорту в «мини» Неда. Как и Нед, Джимми непрерывно пил кока-колу. Ужасно обидно было просыпаться.
— Мэри, какой я была до того, как начала сходить с ума по «Лед Зеппелин»? — сонно спросила она. Так здорово быть вдвоем с лучшей подругой, когда не нужно наливать кружки, не нужно терпеть вспыльчивость Ангуса, которого бесил Крис, — да и вообще замечательно быть вдвоем, особенно без Криса.
— Ты сходила с ума по Бобу Дилану.
Айона нахмурилась и неловко глотнула вина. Боб Дилан? Кажется, это было так давно.
— Нет, сейчас все намного хуже. Как будто меня с кем-то разлучили. Ощущение, что ты что-то утратила, и прошло время, и ничего уже не вернуть. Понимаешь, о чем я?
— Да. — Мэри села и покачалась туда-сюда, обхватив колени, — ковер, который она постелила на пол, почти заглушал все звуки. — Ну да, Айона. Мне знакомы твои мысли на эту тему.
— Но, если подумать, какое право мы имеем требовать от своих кумиров навсегда застыть в каком-то определенном времени, — вслух размышляла Айона. Она лежала, и ей было не видно, как сосредоточенно лицо Мэри. — Они окружены поклонниками, которые хотят продлить собственную молодость и поэтому желают, чтобы идолы оставались точно такими же. И тогда они смогут слушать музыку и переноситься в те времена, когда были привлекательными, свежими и недоступными.
— Как будто паразиты, — сказала Мэри. — Можно тебя отвлечь и налить тебе еще вина?
— Спасибо, — ответила Айона, повернувшись набок и протягивая бокал. Господи, как приятно говорить о чем-то, что не имеет отношения ни к пабу, ни к соблюдению дистанции. — Но ведь воспоминания фанов отличаются от воспоминаний самих звезд, да? Фаны не помнят, как сложно было звездам делать то, чего от них ожидали, как полиция находила у музыкантов наркотики, а жены вопили на них по телефону за то, что в «Новом музыкальном экспрессе» их муж изображен на фото в обнимку с Памелой дес Баррес[69].
— Да, это непросто.
Но Айона слишком увлеклась, чтобы заметить, какое выражение появилось в тот момент на лице у Мэри. Ведь Ангус никогда не разрешал ей дома говорить о «Лед Зеппелин». Он говорил, что она его очень этим пугает.
— Мне кажется, что они и не представляли, что происходит, и знали только, что они существуют, чтобы создавать эту замечательную музыку и чтобы сделать мир таким, как сочтут нужным. Мне кажется, это было… ну, страшновато, наверное. — Она стала искать в собственном подсознании ответ на вопрос о том, что заставляет ее так отчаянно цепляться за нечто неуловимое, недосягаемое. От вина мысли стали скользкими и непослушными. — Тебе так не кажется?
Мэри прекратила раскачиваться.
— Твои увлечения действительно больше напоминают навязчивые идеи, Айона. Мне кажется, что далеко не все слушают «Лестницу на небеса» с желанием лечь и умереть от того, что им никогда уже не услышать двухчасовое соло на ударных в концертном зале.
— Но ведь в самой этой музыке есть нечто, что заставляет такое почувствовать. Разве ты этого не слышишь?
Мэри покачала головой.
— Айона, милая, ты уже рассуждаешь, как настоящая сумасшедшая. Как мне кажется, у тебя просто затянулся подростковый возраст.
Айона наморщила лоб; она лежала, подперев ладонями подбородок.
— Но я знаю, что теперь они все старые, а их ударник Джон Бонэм умер, и даже если бы они снова стали играть ту же самую музыку, все равно все было бы совсем по-другому, — все равно, как если бы на их месте был мой отец… Я чувствую такое отчаяние.
— Да, но… — Мэри отпила вина из бокала; ей уже случалось говорить с Айоной на эту тему. — Помнишь, как ты доставала свою маму, упрекая ее в том, что она не пошла на концерт «Битлз», хотя в тысяча девятьсот шестьдесят втором году ей было двадцать четыре? И она вполне разумно ответила, поскольку ты очень настаивала, что они не настолько ей нравились, чтобы поехать так далеко, из Карлайла в Ливерпуль, ради того, чтобы стоять и потеть в толпе ливерпульских гопников. Это не я так говорю, это ее слова.
