Завтрак для фанатки - Саша Керн
Я вздохнула, понимая, что до невозможного хочу оказаться в объятиях Коула хотя бы еще раз, ведь жизнь так коротка, но тут же погрустнела, понимая, что этого никогда не будет.
– И что за красотка лежит тут и скучает?! – в палату ворвался мой брат Иван.
– Уже не скучаю, – пыталась улыбнуться я.
– Ты выглядишь…
– Ужасно, – констатировала я.
– Нет, ты ничего, Стаська. Симпатичненькая. Сегодня у тебя даже щечки розовые.
Я заулыбалась и смутилась.
– Ты всегда можешь поддержать, Вань.
Он сел на стул рядом со мной и подмигнул:
– Все будет хорошо.
– Угу.
– Скоро суд. Думаю, Лешке дадут десять лет, но прокурор будет просить больше. За умышленное.
– Но ведь я осталась жива.
– Не важно. Ему и пожизненного мало. Если б… Я бы его сам придушил.
– Ваня… – остановила я монолог брата, – это бы ничего не решило. Пусть лучше посидит, подумает.
– Боюсь я, Настя. Ведь он выйдет совсем другим человеком. Вернется в поселок и…
– Ваня, Вань… Притормози.
Я задумалась о том, что может случиться, когда вернется Алексей. Но тут же прогнала от себя эти мысли.
– Давай пока не будем думать об этом, мне бы хоть из этих бинтов вылезти. А то лежу здесь как мумия.
– Хм… – усмехнулся он. – Лучше скажи мне, почему ты не хочешь видеть этого парня из Англии?
– Ваня, и ты туда же?! – Я откинула его руку. – Он еще не уехал? Скажи ему, чтобы убирался в свою гребаную Англию.
– Все, не заводись. Я уже и забыл, что раз уж ты что-то решила, так тебя никто от этого не отговорит. А зря. Нормальный парень. Мы тут с ним посидели, выпили…
Я открыла рот, удивившись. Потому что Ваня и «посидим, поговорим по-английски» являлись для меня совершенно несовместимыми понятиями.
– Ведь ты не понимаешь ни единого слова по-английски?
– Кто тебе это сказал? Ай анденстенд ю. Ландон из э капитал таун. Факин шоубиз и май нейм из Ваня.
Мы оба расхохотались. А я никак не могла остановиться, так мне сейчас с ним было хорошо.
* * *
Четырнадцатое февраля. День святого Валентина, когда все влюбленные, по преданию, должны завалить друг друга сладостями и мимишными мягкими игрушками. Если от кого я и могу получить что-то такое дурацкое сегодня, то от брата, но его нет. И не знаю, придет ли он. Поэтому остается только жалеть себя, думая о том, чего лишилась.
Я хотела как лучше. Только почему-то сожалела об этом больше, чем если бы оставила все как есть. Но как же сложно бороться со Вселенной, со всем миром за то, чтобы быть счастливой с любимым человеком.
«А за что тогда стоит бороться?» – спросила меня Надя, которая звонила каждый день.
Если не за это? Для чего тогда жить?
Это же прекрасно – быть счастливой и делать таким же другого человека. Видеть его счастливые глаза, когда он встречается с тобой после долгой разлуки. Видеть его умиротворенное лицо, когда он спит после жаркой и неспокойной ночи. Видеть, как он поет в душе утром, как он пьет кофе, как он шутит, как он смотрит, как улыбается, как смущается, как…
У меня так много времени, чтобы вспоминать все: вспоминать его глаза, голос, губы, что я уже устала. Иногда начинает болеть голова от того, что я вспоминаю о хорошем, но понимаю, что уже ничего не вернуть. Когда я приехала в поселок, то загрузила себя всякими делами, чтобы не думать о нем, но теперь одна в этой больничной комнате я сходила с ума от картинок, подкидываемых мне услужливой памятью.
Сегодня мне сняли бинты с грудной клетки, теперь под грудью маленький шрам под пластырем, который я глажу пальцем, опять вспоминая о Джонатане. Прямо под сердцем.
Может быть, у меня и сердце вырезали? За что я так ненавижу Тома? Ведь во всем была виновата только я, а он мне и сейчас помогает, хоть и знает, что я ушла от него. Ведь я должна быть ему благодарна за то, что с того света вернулась… Или благодарить за то, что могла остаться там? Эта тема, по которой я вкрадчиво скользила, но боялась ступить уверенно. Я все еще не хотела его видеть.
Февральское солнце слепило глаза, снег таял, оставляя на асфальте грязные разводы. Сугробы проседали, а смешной снеговик, неизвестно кем сделанный во дворе больницы, свесил голову набок.
В дверь вкрадчиво постучали, она приоткрылась, и в палату заглянула белокурая девушка. Лиззи! Как? Здесь? Лиззи Коул?!
– Лиззи?! – обрадовалась я. – Проходи! Как ты? Как ты здесь оказалась?!
Я протянула руки вперед, чтобы заключить ее в объятия, и она подошла и обняла меня крепко и нежно одновременно.
– Стейси… – выдохнула она. – Я так рада, что с тобой все хорошо. Эта беленькая шапочка отлично смотрится на твоей голове.
Я попыталась улыбнуться, радуясь и не понимая, почему она здесь. Глаза Лиз увлажнились, когда она отстранилась, боже, они так напомнили мне ЕГО глаза, что я не смогла сдержаться, часто моргая, чтобы прогнать слезы.
– Присаживайся. – Я указала ей на стул рядом с кроватью, в которую тут же забралась, и потом только заметила Клер, скромно стоявшую в дверях. – Клер?!
– Привет, милая. – Она подошла к кровати и, взяв меня за руки, заглянула в глаза, а потом легонько обняла. – Хорошо, что с тобой все в порядке.
Сердце бешено стучало, но я еще никак не могла сообразить то, о чем мне подсказывали его частые удары. Меня волновало то, как они здесь оказались и узнали обо всем, но я не смела спросить.
Миссис Коул присела на краешек кровати и улыбнулась.
– Как вы здесь оказались? – наконец спросила я.
– О… Это было несложно. Знаешь, существует прямой рейс до этого города. Всего четыре часа, и мы в Нижнем Новгороде. Я правильно произнесла название города?
– Да, правильно. Но меня интересует не это. Как вы узнали, что я здесь, и…
– Том… – озвучила Лиззи.
Я ничего не хотела знать о нем или просто слышать его имя. Да, благодарна, но пока на этом все. Сестра Натана продолжала рассказывать.
– Он позвонил Джонатану. – Я открыла в удивлении рот, пытаясь что-то сказать, но
