Завтрак для фанатки - Саша Керн
– Ага… – Он что-то записал в папке и опять повернулся ко мне. – Я ваш лечащий врач – Дмитрий Бениаминович Шварцман.
– Очень приятно.
– Наконец-то вы пришли в себя. Как голова? Боли есть? – Он взял мою руку за запястье и стал слушать пульс.
– Немного побаливает, – прохрипела я и прикоснулась к бинтам, обхватывающим со всех сторон мой череп.
– Ничего, все пройдет, – успокаивал Дмитрий Бениаминович. – Вовремя вам сделали вторую операцию. При такой травме в вашем случае очень вероятен был летальный исход. Кто-то там наверху решил вам еще один шанс дать.
И он мило так подмигнул, что я сморщилась от этой милоты, как будто съела червяка.
– Надо сказать спасибо вашему британскому другу, он оказался настойчивым парнем, – врач усмехнулся и подмигнул мне. – Думаю, вы бы сейчас были уже на том свете, если бы не его настойчивость. Он всю систему здравоохранения взбодрил.
Я слушала, не шевелясь, а в голове было только одно: «Англичанин… британец… настойчивый парень…»
– Мне сказала медсестра, что меня доставили сюда на вертолете.
– Это полдела, родная. Он заплатил за палату, достал самые дорогие препараты, вызвал врачей из Москвы и Германии. Правда, заграничный специалист поздно подоспел, операция была уже завершена. Но он очень помог нам в процессе вашей реанимации. Порекомендовал более совершенные препараты. Вы должны быть благодарны этому парню. Этот англичанин просто как электрошок… – Он улыбнулся, поднимая глаза. – Слава всевышнему, что у вас есть такой замечательный друг. Такому сложно отказать.
– Да, сложно отказать… – повторила я.
Том! Это он. Кто еще может быть таким настойчивым англичанином? Он может всего добиться. Искусный манипулятор, требовательный, ответственный и словно электрошок. Этого не может быть! Я не хочу его видеть, я не хочу его! Не хочу!
Я метнула испуганный взгляд на доктора.
– Что случилось? – встревожился доктор Шварцман.
– Я не хочу… – заторопилась я, схватив его за руку. – Я ничего от него не хочу! Я не хочу, чтобы он помогал мне. Я… Лучше бы я умерла! Пожалуйста, переведите меня в обычную палату! Я не хочу все эти совершенные препараты, пожалуйста! Я его ненавижу! Я не могу принять! Я не хочу!!!
В голову кольнуло, боль с новой силой вдруг охватила меня, но я, кажется, даже не совсем понимала, что она реальна, продолжая просить доктора:
– Я не хочу помощи от него! Я не хочу!
– Успокойтесь, – врач держал меня за руку. – Сестра?!
– Пожалуйста, доктор! Я не хочу его видеть! Пусть меня лечат обычные врачи, обычными препаратами, я не хочу ничего от него принимать! Вы понимаете меня, доктор?
В комнату влетела медсестра – полная симпатичная блондинка, я переводила глаза с нее на врача и повторяла:
– Не надо, ничего не надо…
– Два кубика снотворного! Быстрее!
– Не надо… – умоляюще произнесла я.
– Все будет хорошо. – Он провел тыльной стороной ладони мне по щеке. – Успокойся. Все будет так, как ты хочешь. Только ты должна успокоиться. Никаких истерик. Иначе это все может привести к нежелательным последствиям. Ты еще очень слаба.
– Доктор, я не хочу его никогда видеть, пожалуйста!
Глаза слипались, кажется, я уже не понимала, где реальность, а где сон, но все равно повторяла, как в бреду, просьбу, потому что не хотела быть обязанной этому ужасному человеку, который медленно, но верно разрушил мой мир и сломал мою любовь.
В коридоре, за дверью палаты, слышались какие-то шорохи и разговоры, но я уже почти не слышала ничего, так как успокоительное накрывало своей волной. Веки отяжелели, звуки или крики ворвались в палату, но я снова вернулась в темноту, сладкую, холодную и одинокую. И там не было этого… англичанина.
* * *
Прошло несколько дней, и я не смогла бы сейчас сказать, сколько именно, потому что мне часто кололи успокоительное, чтобы я больше отдыхала. И теперь казалось, что все то, что меня так расстроило, отступило куда-то на второй план, а может быть, даже забылось. В окно опять светило солнышко, напоминая о том, что скоро весна войдет в свои права, закружит вихрем весеннего настроения, новых свежих запахов, шумом птиц и нетерпением сердца.
Рядом со мной сидела мама. К сожалению, она не могла приезжать часто, но, узнав, что я пришла в себя, сразу же выехала ко мне на автобусе. Из ее сумки странным образом, словно из цилиндра волшебника, появлялись всякие вкусности, которые мне категорически нельзя было есть: пироги, соления, картошечка, котлетки… Все мамы неисправимы.
– Мама, мне этого нельзя… – с сожалением сказала я.
– Настюш, ну, угостишь персонал: сестру, врачей, этого парня…
– Какого парня? – Я напряглась и насторожилась, услышав слова о парне. Сейчас же мне захотелось опять провалиться в сон и ничего не слышать о нем, а еще лучше думать, что всего этого никогда не было, что все это приснилось мне. Всего лишь приснилось.
– Этот парень, который тебе помогал. Он сидит…
– Я не хочу ничего об этом слышать!
– Но он здесь с самого начала.
– Мама! – притормозила ее я.
– Настюша, успокойся. – Мама обняла меня и стала гладить по голове. – Я…
– И скажи ему, чтобы он убирался отсюда. Я не хочу его видеть!
– Это нехорошо, родная. – Она сидела на стуле рядом с кроватью и прижимала меня к себе. – Ведь это не по-русски. Мы ему очень благодарны. Он спас тебя. Если бы не он…
– Я не хочу его видеть. – Нотки отчаяния слышались в моем голосе, и мама должна была их слышать тоже. – Я благодарна за все, но не более того. Он сломал мне жизнь, он сделал мне очень больно, мама.
– Нюшенька, я не верю, что такой приятный парень может сделать что-то плохое.
– Мамочка… – Я смотрела в ее глаза, пытаясь передать ей ту боль, которую я испытывала, слыша о Томе.
– Хорошо, Нюшенька…
– Мама, и перестань меня так называть! – с детства ненавидела эти сюсюканья.
* * *
Оказалось, что было уже десятое февраля, и Алексей надолго выключил меня из жизни. Но я пока не понимала, рада ли тому, что выжила. Умирать легко. А жить… Жить с болью в сердце сложнее. Где-то я это уже слышала.
Проводя время в постели, я размышляла о том, мог ли Джонатан знать о том, что со мной произошло. Испугался бы он за меня или не вспомнил бы даже, кто такая Санни герл? У него съемки, новые проекты, обязательства, менеджеры, агенты… Скарлетт и куча еще других отвлекающих факторов. А я тут, и времени перебирать все наши с ним милые моменты достаточно много. Даже там, в темноте, он был со мной. Или память о нем
