Вирджиния Эндрюс - Руби
– Я не могу говорить об этом, – упорствовала я и отвернулась.
– Лучше делай то, что тебе говорят, – завизжала она мне вслед. – Ну! А то расскажу родителям о королеве вуду. Руби! Руби, сейчас же вернись.
Я знала, что она выполнит свою угрозу, и это в дополнение ко всему остальному наверняка вгонит бедного отца в такую депрессию, из которой он никогда не выберется. Попавшая в ловушку, прикованная цепью моего собственного честного признания Жизель, я возвратилась и позволила ей высасывать из меня подробности.
– Я так и знала, – заявила она, довольно улыбаясь. – Я знала, что в один прекрасный день он соблазнит тебя.
– Он не соблазнил меня. Мы нравимся друг другу, – настаивала я, но Жизель просто рассмеялась.
– Бо Андрису нравится только Бо Андрис. Ты просто дурочка, глупая маленькая кайенская недотепа, – заявила она и опять улыбнулась. – Иди принеси мне судно, мне нужно пописать.
– Возьми сама, – возразила я и вскочила со стула.
– Руби!
Я не остановилась. Я выбежала из ее комнаты, влетела в свою, плюхнулась на кровать и зарылась лицом в подушку. «Неужели дедушка Джек и Бастер обращались бы со мной хуже?» – раздумывала я.
Через несколько часов я удивилась, услышав стук в мою дверь. Я повернулась, вытерла слезы и крикнула:
– Входите!
Я ожидала, что это будет папа, но пришла Дафна. Она стояла, сложив на груди руки, но на сей раз не выглядела рассерженной.
– Я думала о тебе, – сказала она довольно спокойным тоном. – Я не переменила мнения на твой счет и насчет того, что ты вытворяла, я также не намерена смягчать наказания, но решила дать тебе возможность раскаяться в порочных привычках и уладить отношения с отцом. Тебя это интересует?
– Да, – ответила я и затаила дыхание. – Что мне нужно делать?
– В эту субботу день рождения твоего дяди Жана. При нормальных обстоятельствах Пьер поехал бы навестить его, но Пьер сейчас не в том состоянии, чтобы посещать кого бы то ни было, особенно младшего брата, страдающего умственным расстройством, – проговорила она. – Поэтому, как обычно, тяжелые задачи ложатся на меня. Я отправляюсь в лечебницу. И мне пришло в голову, что с твоей стороны было бы неплохо сопровождать меня и представлять отца. Конечно, Жан не разберет, кто ты на самом деле, но…
– О да, – воскликнула я, с трудом сдерживая возбуждение. – Во всяком случае, я всегда хотела сделать это.
– Правда? – Некоторое время Дафна критически изучала меня. – Тогда прекрасно. Мы отправимся рано утром в субботу. Оденься во что-нибудь подходящее к случаю. Полагаю, ты понимаешь, что я имею в виду, – добавила она.
– Да, мама. Спасибо.
– Да, еще одно, – сказала она, прежде чем выйти из комнаты. – Не говори об этом Пьеру. Это только еще более расстроит его. Мы расскажем ему, когда вернемся. Понимаешь?
– Да.
– Надеюсь, что поступаю правильно, – закончила она и вышла.
Правильно? Конечно, она поступает правильно. Наконец-то я хоть как-то помогу отцу, сделаю его хоть чуть-чуть счастливее. Как только вернусь из лечебницы, сразу же побегу к нему и подробно опишу каждую секунду, проведенную с Жаном. Я направилась прямо к шкафу, чтобы решить, какой наряд Дафна сочтет подходящим.
Когда я рассказала Жизель, что буду сопровождать Дафну в ее поездке к дяде Жану, она очень удивилась.
– День рождения дяди? Только мама может помнить подобные вещи.
– Думаю, это очень мило, что она пригласила меня.
– А я рада, что меня она не просила об этом. Ненавижу это место. Оно производит такое гнетущее впечатление. Все эти дефективные старики и молодые люди нашего возраста…
Что бы ни говорила Жизель, ничто не могло испортить мне приятного настроения.
Когда наконец наступило субботнее утро, я на несколько часов раньше проснулась и оделась, особенно позаботившись о прическе, и возвращалась к зеркалу много раз, чтобы убедиться, что каждая прядь лежит на нужном месте. Я знала, какой придирчивой могла быть Дафна.
Я расстроилась, увидев, что папа не спустился к завтраку. Хотя и предполагалось, что мы не сообщим ему, куда едем, мне хотелось, чтобы он видел, как красиво я выгляжу.
– Где папа? – спросила я Дафну.
– Он знает, какой сегодня день, – объяснила она после того, как оглядела меня с головы до ног. – И это вызвало у него один из наиболее тяжелых приступов меланхолии. Уэнди попозже отнесет ему поднос с завтраком.
Мы поели и спустя некоторое время отправились в лечебницу. Большую часть пути Дафна молчала, кроме тех случаев, когда я сама задавала ей вопросы.
– Сколько лет исполняется дяде Жану?
– Тридцать шесть, – ответила она.
– Ты знала его раньше?
– Конечно, знала, – проговорила она, и мне показалось, что я подглядела легкую улыбку на ее губах. – Полагаю, не было в Новом Орлеане ни одной молодой женщины нашего круга, которая бы не знала его.
– Сколько времени он находится в этой лечебнице?
– Почти пятнадцать лет.
– Что он собой представляет? Я хочу сказать, каково сейчас его состояние? – продолжала спрашивать я. Дафна выглядела так, будто не собиралась отвечать.
Наконец она проговорила:
– Почему бы тебе не подождать немного? Сама увидишь. Прибереги свои вопросы для докторов и медсестер, – добавила она. Этот ответ показался мне странным.
Лечебница находилась на расстоянии добрых двадцати миль от города. Она стояла в стороне от шоссе, и к ней вела длинная подъездная дорога. Здание было расположено на красивом участке, где раскидистые плакучие ивы обрамляли парк с декоративными каменными горками и фонтанами, были там проложены И маленькие дорожки, на которых стояли затейливые деревянные скамейки. Когда мы подъехали, я увидела несколько стариков в сопровождении прислуги.
После того как Дафна поставила машину на стоянку и выключила мотор, она повернулась ко мне.
– Когда мы войдем туда, я не хочу, чтобы ты с кем-либо разговаривала или задавала всякие вопросы. Это заведение для больных людей, а не средняя школа. Просто следуй за мной и жди. Делай то, что тебе скажут. Ясно? – спросила Дафна.
– Да, – ответила я. Что-то в ее голосе и во внешности заставило мое сердце пуститься вскачь. Четырехэтажное серое оштукатуренное здание теперь зловеще возвышалось над нами, отбрасывая длинную темную тень на нас и нашу машину. Когда мы приблизились к парадному входу, я увидела, что окна зарешечены, а на многих опущены шторы.
От шоссе и даже с подъездной дороги здание выглядело очень привлекательным и славным, но теперь, вблизи, оно заявляло о своем истинном назначении и напоминало посетителям, что люди живут здесь, в этой лечебнице, именно потому, что неспособны нормально жить в свободном мире. Решетки на окнах свидетельствовали о том, что некоторые из них могут быть даже опасными для окружающих. Я проглотила комок в горле и последовала за Дафной в парадную дверь. Дафна шагала с высоко поднятой головой, с обычной своей царственной осанкой. Каблуки цокали по мраморному отполированному полу, звук разносился по безукоризненно чистому вестибюлю. Прямо перед нами, отгороженная стеклянной перегородкой, сидела женщина в белой униформе и писала что-то на карточках. Когда мы подошли, она подняла глаза.
