Елена Радецкая - Нет имени тебе…
А может, на том свете мне придется сосуществовать с матерью и Музой? Тогда совсем завал!
Открыла пробку пивной бутылки о ступеньку крыльца, сделала глоток из горлышка и стала думать о том, сколько в мире всего естественного и искусственного, сколько труда нужно было, чтобы создать бутылку пива. Это же ахнуть можно! Кто-то зерно выращивал, обрабатывал, соединял всякие компоненты, чтобы напиток получился, бутылку делал, этикетку печатал и пробку штамповал. А потом пиво разливали, закупоривали, в магазин везли и продавали. Да, еще ведь и художник потрудился, чтобы этикетку нарисовать! Настроение было философское, и совсем некстати Ярик приехал. Я увидела его раньше, чем он меня. У порога стояли резиновые сапоги, опустила бутылку в сапог и приняла мечтательный вид.
Что-то совсем поздно он приехал. Выложил банку с тушенкой, полуметровый темно-зеленый, гладкий огурец, майонез, круглый хлеб, шоколад и бутылку красного сухого вина. Естественно, закралась мысль: не собирается ли остаться ночевать? Совсем нежелательно. Если он через два часа не отвалит, на последнюю электричку не успеет.
Сели за стол. Я кое-как нарубила огурец, сверху выдавила майонез. С хлебом и холодной тушенкой – клевый хавчик. О том о сем – до Сведенборга дошли. Ярик говорит, что Сведенборга можно сравнить с Леонардо да Винчи. Эка, куда хватил!
– По необъятности интересов и занятий это типичный человек Возрождения. И в России такие были, в восемнадцатом веке. На нашей северной почве подобные цветы вырастали позже, чем в Италии.
– А у нас тоже кто-нибудь вырос?
– Архитектор Львов.
– Тоже провидцем был?
– Провидцем не был, но занимался и науками, и искусствами, и во всем был талантлив.
– Но с Леонардо да Винчи их вряд ли можно сравнить.
– Почему же нет? Сведенборг был механиком, математиком, анатомом, военным инженером, медиком, политиком, экономистом, металлургом, геологом, химиком, – Ярик загибал пальцы, подсчитывая, кем был человек Возрождения, а когда пальцы двух рук кончились, пошел по второму кругу, – переплетчиком, часовщиком, оптиком. Музыкой увлекался. Изобретал летательный и подводный аппараты. Я уж не говорю о его главной миссии, о его труде. Он был всем!
Марго после такой тирады обязательно высказалась бы: «Только срать не просился».
Ярик все трындит, а время идет! Я начала нервничать.
– В какой-то мере он выше Колумба, он – исследователь неведомых духовных земель, небесных тайн!
– Подожди-ка, что-то я не врубилась. Ты же точными науками занимаешься, ты же без году неделя ученый человек. И что же, ты действительно считаешь, что Сведенборг разговаривал с ангелами и демонами?
– Так же как Ванга. Она не знала, с кем говорит, ангелы это или мертвые, или еще кто-то, однако тысячи ее пророчеств сбылись. А наука не опровергает существование людей, обладающих сверхчувственным восприятием.
Наверное, я тоже обладаю сверхчувственным восприятием, потому что слышала, как тикают обычно беззвучные часы за закрытой на веранду дверью. Продолжая разглагольствовать, Ярик начал затапливать камин, но у него ничего не выходило.
– А ты знаешь, сколько времени? – спросила я. – Ты успеешь на электричку?
– Не все ли равно, – отозвался он.
Отодвинула его от топки, разворошила и по-новой сложила полешки. Загорелось. Коломяжский опыт сказался.
– Как у тебя это ловко получается.
– Да, но камин я не топила, как ты просил.
А он опять о Сведенборге. И чем больше я Ярика слушаю, тем меньше у меня надежд, что он отвалит.
– Ты уверен, что Сведенборг не был вольтанутым? Я не подозреваю его в обмане, но бесконечные воздержания, недоедание, недосыпание к чему только ни приведут… Провидцев много, но рассказывают все по-разному.
– Рассказывают, если разобраться, почти одинаково. Нестыковка получается, потому что не существует человеческих слов, чтобы об этом рассказать. А есть такие вещи, которые можно передать только символами, в зашифрованном виде. Сведенборг считал, что и Библия требует расшифровки. Его учение о соответствии…
– Это я уже слышала. Про расшифровку.
Ярик налил вино в разномастные бокалы, я разломала плитку шоколада, и мы переместились к камину. Он все говорил и говорил. Завитки огня напоминали листья хризантем, и я вспомнила, что существует гадание по огню. Стала всматриваться в горящие поленья и искать что-то похожее на фигуры. А в топке – руины, руины, горящие руины, конец света. Терпеть не могу сухое вино, им впору пельмени вместо уксуса поливать, но глубокий рубиновый цвет с искрами, если смотреть через бокал на огонь, очень красивый. И вдруг меня осенило.
– Слушай, а ведь Сведенборг очень боялся смерти.
Дико возмутился:
– Ничего подобного. Он не мог бояться, потому что все знал. Пугает – неизвестность.
– Вот именно! Потому он и придумал, что на Небесах у всех рай, даже у последних грешников свой рай, который праведники называют адом. Когда человек годами занимается самовнушением, он уже и сам верит во всякую лабуду.
– Прежде всего, он верил в Бога!
– В какого-то своего.
У меня болела голова. А Ярик продолжал вещать о духовидце, и я снова подметила, как ему нравится говорить и слушать себя и думать, какой он умный. Сначала равнодушно, а потом с некоторым раздражением, смотрела на короткий, по-девичьи аккуратный носик, безвольный подбородок, пушистые, как мох, волосы, наметившиеся залысины. Очень скоро от этого пушка на голове ничего не останется и будет он совсем лысый. И вдруг, без всякого перехода он сообщил, что хочет меня.
Вот оно и свершилось! Я сказала, что тоже хочу, но нельзя. Он возразил: ничего страшного, когда нельзя, но очень хочется, то можно. А я ответила: мы не должны, потому что у меня там какая-то сыпь.
Он в лице изменился. Изменишься тут. И черт меня дернул такое ляпнуть. У меня часто слова опережают мысли.
– Шутка юмора. Чего ты так перепугался? – хотела его успокоить. – Чесслово, пошутила. Нет у меня никакой сыпи, хочешь, сам посмотри.
Прямо шарахнулся от меня, а потом засобирался, засобирался и отвалил. Почувствовав себя в безопасности, я пробовала его остановить, но он сказал, что успевает на последнюю электричку.
Закрыла за ним дверь на задвижку, и на меня напал дикий смех, а потом стало очень грустно. Что же я за идиотка такая!
Допила кисляк. Принесла пиво из валенка и тоже допила. Мерила шагами чужую комнату на чужой даче, хотела выйти на улицу, но взглянула на серую дверь с паутинкой трещинок, и почему-то взял страх, несмотря на то, что ночь белая. Будто кто-то пеленал меня серым, волокнистым, липким, а там, где солнечное сплетение, образовался комок, мягкий, как ветошь, но тяжелый, как камень. Уже и ходить не могла быстро, ноги не слушались, опустилась на колени, пригнулась, задом стала заползать под кровать, в самый угол, трясущейся рукой покрывало опустила, вжалась в стенку и завыла утробно, не своим голосом. Долго ли это продолжалось, не знаю, я и потом под кроватью сидела сколько-то времени. Выползла червем, в пыли, поднялась – все тело дрожит, ноги не держат, а так вроде бы ничего.
