Дороти Кумсон - Прежняя любовь
Если бы это был кто-то другой, я не колебалась бы ни секунды. Но это был Джек, которого я очень любила, и я не хотела очередным признанием сделать ему больно. У меня был шанс, но я им не воспользовалась. Если бы я сделала это сейчас, я бы не только причинила боль Джеку, я разрушила бы его семью, и его отношение ко мне изменилось бы навсегда.
Если бы я отдала Цезарю дневники, тем самым я подписала бы себе смертный приговор. Цезарь угрожает мне только потому, что не может до них добраться. Возможно, я должна нанести ответный удар? Может, сказать ему, что, если он и дальше будет мне угрожать, я покажу дневники Джеку? А если он оставит меня в покое, то опасаться ему будет нечего. Почему я веду себя так пассивно? Почему я все это ему позволяю? Он действует так, потому что боится. Я могу начать действовать, потому что мне нечего терять.
Так я и поступлю. Я спрячу дневники и дам ему отпор.
Но сейчас я должна с тобой попрощаться. Ты была верной и терпеливой подругой. Ты слушала меня безо всякого осуждения. Мне тебя будет не хватать. Быть может, когда я состарюсь, я достану эти записи и перечитаю их. Быть может, над чем-то я даже смогу посмеяться. Быть может, прошедшие годы позволят мне иначе взглянуть на эти события, хладнокровно и снисходительно, и я даже смогу поделиться с Джеком всеми своими секретами, потому что меня уже не будет сдерживать страх его потерять.
Спасибо тебе за все, что ты для меня сделала. За то, что ты была со мной и, выслушивая меня, не дала мне сойти с ума. Я буду по тебе скучать. Целую.
С вечной любовью,
Ева
Либби
— Бог ты мой, Ева, что же ты натворила! — обращаюсь я к лежащей передо мной тетради, потому что сама Ева уже навсегда исчезла. — Как ты могла пойти против него, зная, на что он способен? Ты что, с ума сошла?
Я знаю, ей казалось, что у нее не было выбора. Но надо быть сумасшедшей, чтобы угрожать Гектору! Ведь он это сделал, теперь я в этом не сомневаюсь. И он ни в чем не признался, предоставив полиции арестовать Джека. Своего собственного сына. Этот человек — настоящий психопат. Вот что в этой истории беспокоит меня больше всего. Внешне он выглядит совершенно нормальным. Ни за что не догадаешься, что перед тобой безумец.
А молчаливые телефонные звонки продолжают раздаваться в нашем доме. Но только в отсутствие Джека. Они разрывают мою жизнь на отрывки от звонка до звонка. Теперь он преследует меня, это ясно как божий день.
«Динг-донг!» — раздается мелодичный голос дверного звонка.
У меня замирает сердце. «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, — проносится у меня в голове. — Он звонит по тебе».
Бутч уже взлетел по лестнице и облаивает входную дверь.
«Динг-донг!»
Звонок не унимается, и я поспешно оборачиваю дневники бархатом, сую их в пакет, прячу в камине и наконец закрываю заслонку.
«Динг-донг!»
Кто бы это ни был, уходить он не собирается. Я стараюсь как можно быстрее преодолеть лестницу, ведущую из подвала наверх, запираю дверь на ключ и опускаю его в карман.
«Динг-донг!»
Я распахиваю входную дверь и только теперь понимаю, что это может быть Гектор. Разве две минуты назад я сама не думала о том, что все эти телефонные звонки исходят от него, поскольку теперь в роли его жертвы оказалась я? И вот я бездумно отворяю дверь, не узнав предварительно, кто находится по другую ее сторону.
— Хэрриет! — с облегчением выдыхаю я, радуясь тому, что передо мной не Гектор.
Ее обычно дружелюбное лицо превратилось в угрюмую маску, губы сжались в тонкую жесткую линию, а взгляд немигающих глаз буквально впивается в меня. В ней нет ни капли того тепла, которое обычно окружает ее, подобно пушистому и ласковому облаку. Более того, ее облик пугает. От страха мои внутренности скручиваются в тугой узел, как и в момент аварии. Я умру. Я это знаю так же точно, как знала тогда. Хэрриет — убийца.
Она надевает улыбку Хэрриет на лицо убийцы.
— Либерти, мне надо поговорить с тобой о Гекторе.
— Я… Я… Э-э… Мне надо идти, — запинаясь, произношу я.
Услышав, как дрожит мой голос, Бутч мчится к своей корзинке и, запрыгнув в нее, только что не закрывает лапами глаза.
— Пойдешь после того, как мы побеседуем, — твердо говорит она и делает шаг вперед, вынуждая меня отступить на шаг назад. — Не волнуйся, я сама сделаю чай, — продолжает она, врываясь в дом. — В конце концов, я хорошо готовлю чай — я ведь и мать и хозяйка.
У меня в кармане лежит мобильный телефон, и я держу руку на кнопке вызова.
Пока Хэрриет, готовя чай, металась по моей кухне, как по своей собственной, я набрала на экране цифры 999 и сунула телефон в карман.
Надеюсь, что мне удастся отбиться от женщины ее возраста, но я в этом не уверена, потому что сейчас я намного слабее, чем до аварии. Но если она на меня нападет, я успею позвонить на номер 999, что даст полиции возможность отследить звонок и прийти на помощь. Я очень на это рассчитываю. Я вспоминаю слова Энджелы, которая удивлялась тому, что люди так полагаются на мобильные телефоны, как будто это оружие, способное спасти их в смертельно опасной ситуации.
««Я женщина, но мне ничего не угрожает, потому что у меня есть мобильный телефон» — вот как они рассуждают», — говорила она.
Я соглашалась с тем, что это нелепо, потому что людей грабят, насилуют и убивают независимо от того, есть у них мобильный телефон или нет. И вот я сама вынуждена полагаться на этот хрупкий аппарат.
Не знаю, почему я не настояла на том, чтобы Хэрриет ушла. Как выяснилось, я просто не способна ей нагрубить, несмотря на то, что заподозрила ее в недобрых намерениях.
Мы расположились на диване в гостиной комнате. Я села как можно дальше от нее, вытащила мобильник из кармана и положила его рядом с собой. Надеюсь, что Хэрриет этого не заметила. Но не могу же я сидеть на диване, сунув руку в карман!
— Кофе вместо чая, — произносит она, протягивая мне чашку. Моя рука дрожит, и чашка громко дребезжит о блюдце. Глаза Хэрриет, такие же зеленые, как и у Джека, задерживаются на прыгающей у меня в руках посуде и поднимаются к моему лицу. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает она.
— Да, все отлично, — заверяю я ее, незаметно отодвигаясь еще дальше. — Почему вы спрашиваете?
Хэрриет наливает в свою чашку чай и молоко и делает два изящных глотка. Я, наблюдая за ее руками и губами, спрашиваю себя, трудно ли ей было столкнуть Еву с лестницы, и пытаюсь представить, как из этих искаженных яростью губ вырывались проклятия.
— Вот так-то лучше, — со вздохом произносит она. — Стоит мне сесть за руль, и я начинаю умирать от жажды. — Она осторожно ставит чашку на стол и переключает свое внимание на меня. Я пытаюсь скрыть от нее настороженность и страх, хотя бороться с этими чувствами мне очень трудно. — Итак, Либерти, — продолжает она, — сейчас я задам тебе вопрос и очень рассчитываю на честный ответ.
