Ширли Эскапа - Время любви

— Никто и никогда не назовет меня больше деткой, — всхлипывала Сесилия. — Мири была не только лучшей подругой, она была мне как мать…

Джина беспомощно разводила руками.

— Что я могу сделать, чтобы облегчить твои страдания?

«Прекрати третировать Скарлетт», — хотелось выкрикнуть Сесилии, но, пересилив себя, она повторяла:

— Ничего, дорогая, абсолютно ничего.

Казалось, в один день Сесилия превратилась в старуху. Ходила она лишь в черном — не только платья, чулки и туфли, но даже носовые платки у нее были черного цвета.

А Скарлетт тем временем становилась все толще и толще. Это раздражало Джину не меньше, чем то, что смерть Мириам странным образом совпала с продуманной местью Руфуса. Однажды, в конце третьей недели после кончины Мири, Джина, уже побывавшая у матери, решила забежать еще разок и застала Скарлетт на кухне — та поглощала черничный пирог, вернее — последний кусочек пирога. Не в силах больше держать себя в руках, Джина в полный голос заорала:

— Ты что, свихнулась? Сожрала целый пирог! Полчаса назад я своими глазами видела, что он был целый! — Опустевшее блюдо полетело в раковину. — Зачем ты это сделала? Отвечай, зачем? Молчишь? Ну так я отвечу за тебя: потому что ты меня ненавидишь и делаешь это назло мне, вот зачем!

— Хватит, мама, — устало вздохнула Скарлетт.

— Ах ты жирная прыщавая свинья! — совсем разошлась Джина, подскочила к дочери и попыталась встряхнуть ее за плечи. Однако та даже не шелохнулась. — Господи! Чем, ну чем я прогневала Бога, за что мне посланы такие страдания? Да, ты делаешь это мне назло, потому что я занимаюсь косметикой, потому что я великолепно выгляжу, а ты — толстая замарашка!

— В одном ты права, — безразличным тоном заявила Скарлетт, — я действительно тебя ненавижу.

И тут же получила сильнейшую оплеуху, потом еще одну и еще. На четвертой Скарлетт выкрикнула:

— Ну хватит, дрянь! Прекрати!

В этот момент кухонная дверь распахнулась, и на пороге появилась Сесилия в своей неизменной старенькой шали.

Бросив взгляд на красное, опухшее лицо внучки, она достала из холодильника две банки зеленого горошка и, обернув их салфетками, монотонно пробормотала:

— Это заменит компрессы. Мириам всегда так говорила…

— А ты, мама! Посмотри, на кого ты похожа в этих черных шмотках! — рявкнула взбешенная Джина и изо всех сил треснула кулаком по столу. — Черт побери! Дочь — заплывшая жиром неряха, мать — опустившаяся простолюдинка!

— Уйди отсюда, Джина.

— Что? — взревела та. — Ты меня гонишь? Меня? Из квартиры, которую я сама купила для тебя? Ушам своим не верю!

— Ты ее нашла и договорилась о покупке. Позволь напомнить, что заплатила за квартиру я! — Сесилия тоже повысила голос и тоже припечатала ладонью стол. — А теперь убирайся и не появляйся до тех пор, пока не научишься, как себя вести в доме матери.

— Прости меня, мама, я забылась. Я не имела права говорить с тобой в таком тоне. — Повернувшись к Скарлетт, Джина погладила ее по опухшим щекам. — И ты прости меня, доченька, прости меня, моя дорогая, я не хотела тебя ударить.

Все-таки не такая уж она плохая, с облегчением подумала Сесилия, у нее доброе сердце. И она права: хватит носить траур, хватит горевать, Мириам этим не вернешь…

— Скажи, дочка, что ты хочешь? — продолжала Джина. — Я куплю тебе все, что пожелаешь, только сбрось пару-тройку килограммов.

— Я не хочу, чтобы ты мне что-либо покупала, мама, — низким голосом отозвалась Скарлетт. — Просто оставь меня в покое.

Спустя месяц после смерти Мириам — и после нанесенного Руфусом оскорбления — Джина вернулась домой и обнаружила, что чуть ли не вся ее квартира заставлена хрустальными вазами с красными розами. Из каждого букета торчал белый конвертик с карточкой, и на каждой карточке было написано одно и то же: «Ты неотразима. Не могу без тебя жить. Прости. Р.».

Зазвонил телефон. Обычно Джина сама не брала трубку, но сейчас, охваченная радостным возбуждением, бросилась к аппарату.

— Это ты, Джина? — Боже! Боже! Его голос!

— Да, это я.

— Ну как?

— Что — как?

— Ты готова простить меня?

«Не звони мне, я сам позвоню, когда выберу время» — молоточком стучало в ее ушах. Помолчав, Джина спросила:

— За что?

— Я вел себя как самонадеянный болван.

— Ах, вот ты о чем…

— Ну да, конечно. — Она услышала, как он сглотнул. — Ты свободна сегодня вечером?

— Нет.

— А позже?

«Скажи нет», — настаивал здравый смысл.

— Что значит «позже»?

— Назови любой час: перед полночью, после полночи, в три утра, в шесть… Встретим вместе рассвет, если хочешь.

«Откажись, немедленно откажись, скажи этому типу нет!» Но как? Она истосковалась по нему, измаялась, он был ей необходим…

— Джина?

— Да, я слушаю тебя.

— Пауэллов помнишь?

— Каких еще Пауэллов?

— Сенатора и его жену. Мы с ними пили кофе — тогда, в Адирондаке. Так вот, на днях мы случайно встретились, и они спросили, так ли ты красива, как в те времена. Я ответил, что ты не красива. Представляешь?

Джина опешила, но ответила сдержанно:

— Вполне.

— Я сказал, что ты прекрасна, очаровательна, великолепна. — Помолчав, Руфус с чувством добавил: — Перед твоими чарами невозможно устоять.

— Благодарю, — отозвалась Джина. Господи, зачем он напомнил о Пауэллах?

— Так в полночь?

— Хорошо, Руфус, жду тебя в полночь.

Откуда такая слабость? — подумала Джина, повесив трубку. Нельзя по нему скучать, нельзя его хотеть! Что, на нем свет клином сошелся? Помимо Руфуса Картрайта в мире существуют и другие мужчины, так почему именно он? Только потому, что он был первым? Глупости.

Нет, необходимо отменить свидание. Или сделать так, чтобы в полночь он ее не застал… Однако пальцы Джины уже набирали номер телефона одной светской дамы, пригласившей ее вечером на торжественный ужин. С изумлением услышала она собственный голос: «першит в горле», «лучше посидеть дома» и все такое прочее.

Время тянулось мучительно медленно. Когда часы пробили наконец полночь и Руфус появился на пороге, Джина упала в его объятия, и он отнес ее в спальню. Мир вокруг перестал существовать, реальность утратила смысл.

Под утро Джина впала в сладостную дремоту, но длинные чуткие пальцы Руфуса нежно пробежались по ее спине.

— Сегодня я вылетаю в Женеву, но хочу назначить тебе свидание.

— Свидание?

— Я хочу, чтобы все знали, что отныне мы с тобой вместе. Рипли устраивают званый вечер в честь лорда и леди Блэквел, и я хочу, чтобы ты была моей дамой.