Маргарет Пембертон - Богиня
– Я сказал, Новый Орлеан, вне всякого сомнения, его изменит. Этот город обладает таким свойством. Оттуда возвращаются совершенно другими, – ангельски улыбнулся мистер Левис.
Валентина боялась пошевелиться. Верно ли она расслышала его?
И несмотря на жару, она вздрогнула и стянула у горла высокий воротник норкового манто. Да, в Новом Орлеане придется рассказать Александру правду, правду, которая может непоправимо изменить их жизнь. Она так не хотела этого!
В дверь постучали, и она прогнала тени, омрачавшие лицо.
– Привет, мама! – широко улыбнулся Александр.
Валентина вскочила, побежала навстречу и крепко обняла сына. Мистер Левис обычно не одобрял подобных вольностей, но Валентина – это Валентина, а молодой Хайретис – наполовину грек. Все знают, что греки – народ эмоциональный.
Глава 28
Дни, проведенные в Новом Орлеане, навсегда с необычайной ясностью запечатлятся в памяти Валентины. Сын стал неизменным ее спутником. Добрым, верным, умным, веселым жизнерадостным другом, который подшучивал над ней, осыпал знаками внимания и подбивал на всяческие авантюры вроде дерзких экспедиций в заводи и болота, окружавшие город.
– Но Александр, там аллигаторы, – запротестовала Валентина, когда он настоял на том, чтобы отправиться в путешествие в туманный зеленый, пропитанный зловонными миазмами мир мокрых мхов и переплетающихся лиан.
– И американские лысые орлы, и коричневые пеликаны, и дикие кабаны… – с наслаждением перечислял Александр.
Орлов и кабанов им увидеть не удалось, однако они увидели пеликана, и Валентина вздрогнула от омерзения, когда проводник выманил куском мяса, насаженного на конец шеста, аллигатора, всплывшего на поверхность темной воды.
– Теперь моя очередь выбирать, куда поехать, – решительно объявила Валентина на следующий день. – Я предлагаю путешествие в старинной элегантной манере – на колесном пароходике.
– Думаю, мне понравилась бы жизнь игрока на речном суденышке, – заявил Александр, облокотившись с бессознательной грацией, унаследованной от отца, на поручень «Натчеза». – Жил бы во «Вье Карре»[25], пил бы мятный джулеп и носил жилеты из золотой парчи.
– Не следовало мне брать тебя на «Унесенных ветром», – весело посетовала Валентина. – С тех пор ты во всем стараешься подражать Кларку Гейблу.
– Не Гейблу, – задумчиво покачал головой Александр, глядя на бурлящую воду. – Если уж подражать кому-нибудь, то лишь Видалу Ракоши.
Валентина застыла. Она ничего не сказала ему о Видале. Много раз пыталась, но слова не шли с языка.
– Почему? – еле слышно спросила она.
– Мне он нравится. И его фильмы тоже. Он независимый человек и делает то, что считает нужным, а не то, что требуют студии. Он видит действительность совсем не так, как обычные люди4 и отражает это в фильмах. Таким режиссером я хочу когда-нибудь стать.
Момент наступил. Валентина судорожно вцепилась в подлокотники плетеного кресла.
– Я и не знала, что ты хочешь быть режиссером, – сказала она, гадая, что сделает Александр, когда узнает правду.
Александр обернулся к матери и улыбнулся.
– Я всегда хотел им быть. Еще с тех пор, как Руби приводила меня в театр на репетиции «Гедды Габлер».
– Александр, мне кое-что нужно тебе сказать. – Сердце ее, казалось, вот-вот разорвется. – Мне следовало давно сделать это, но…
Звуки джаза наполнили воздух, заглушив ее слова.
– Ну не здорово ли? – восторженно завопил Александр, ероша угольно-черные кудри. – Спущусь вниз, послушаю! Этот саксофон просто чудо!
Валентина закрыла глаза. Она опять смалодушничала. Момент упущен. Но когда он снова настанет, она будет готова и мужество ее не покинет.
– Это настоящий юг, – объявил Александр, когда они уселись на лужайке. – Мы должны бы обедать джамбалай-ей или жареными бананами и крабами, вместо того чтобы питаться паштетом и сыром бри.
– Вздор, – добродушно отмахнулась Валентина, вытаскивая из корзинки французский батон и икру.
Александр неудержимо расхохотался.
– Ты безнадежна, мама! Никто не берет на пикник икру!
– Никто, кроме меня, – твердо объявила Валентина. – И шампанское!
Она торжественно вытащила бутылку и ведерко с колотым льдом.
– Ну и пикник! – покачал головой Александр, усаживаясь на траву рядом с матерью.
– Шампанское, молодой человек, – с притворной строгостью объявила Валентина, – не для вас.
Она помахала другой бутылкой, и Александр застонал:
– Ненавижу содовую! Мне уже почти двенадцать, и я достаточно взрослый для шампанского!
– Когда я была в твоем возрасте… – начала Валентина смеясь, но тут же осеклась. В возрасте Александра она жила в монастыре. И не знала, что на свете существуют такие вещи, как икра и шампанское. Или любовь и нежность.
– Что случилось, мама? – спросил Александр, встре-воженно хмурясь. Пальцы их переплелись.
– Ничего, – покачала она головой. – Просто глупые воспоминания.
– Если они тебя расстраивают, отвлекись. Лучше представь лишний раз, как здесь потрясно!
– Хорошо, – кивнула она, улыбаясь. – И за эту галантную речь ты заслуживаешь чего-то покрепче содовой. Открой шампанское, Александр. Давай наслаждаться жизнью!
– Неужели придется возвращаться в школу на следующей неделе? – жаловался Александр несколько дней спустя, когда они шли через рынок во французский квартал.
– Увы. Я сказала мистеру Левису, что нас не будет две недели.
Александр мрачно уставился на разноцветные фрукты и овощи.
– Я предпочитаю быть здесь, с тобой, – вздохнул он, останавливаясь, чтобы купить луизианских апельсинов.
– И я предпочитаю быть с тобой, – кивнула Валентина, отводя взгляд от маленьких крабов, извивающихся на подносе рыбного прилавка. – Но тебе скоро наскучит весь день оставаться одному, а если я задержусь еще на неделю, мистер Левис просто исключит тебя из школы.
– Я ничего не потеряю, – заверил ее Александр. – В школе на режиссера не выучишься. Я куда больше узнаю, вернувшись с тобой в Голливуд. И даже, наверно, смог бы посмотреть, как работает Ракоши. Я так ни разу и не был на площадке, пока ты снималась в «Императрице Матильде».
Глаза Валентины вновь затуманились. И без того бледное лицо, казалось, совсем побелело.
– Я хочу поговорить с тобой насчет Видала Ракоши, Александр. Мне было семнадцать, когда мы встретились. Я только что приехала в Голливуд.