Дзюнъити Ватанабэ - Свет без тени
– Ну что же, раз вы считаете…
– После такой операции капельница не нужна, но все же, пожалуй, поставим.
– А как его потом кормить?
– Так же, как и после настоящей резекции желудка. Четыре-пять дней подержим на строгой диете, затем переведем на обычный рацион. Думаю, его нетрудно будет убедить, что все хорошо.
– Но если все пойдет слишком гладко, – вдруг засомневался Ютаро, – не заподозрит ли он обмана?
– Чепуха. Боль чувствует только кожа и верхний слой брюшины, желудок и внутренние органы болевых рецепторов не имеют. Если он засмеется или попытается приподняться в постели, то ему будет не менее больно, чем после настоящей операции.
Ютаро с явным интересом посмотрел на Наоэ.
– Когда же вы намерены его оперировать?
– Думаю, послезавтра, во второй половине дня.
– В пятницу?
– Да. Возможно, больной захочет посоветоваться с вами. Нужно, чтобы наши версии совпадали: ему назначена резекция желудка. За этим я к вам и пришел.
– Ясно, – кивнул Ютаро.
План Наоэ был, конечно, хорош, но главному врачу вдруг стало не по себе.
– Ну что ж… – Сидевший положив ногу на ногу Наоэ выпрямился. – Кстати, на следующей неделе к нам ляжет Дзюнко Ханадзё.
– Дзюнко Ханадзё? – переспросил Ютаро. Знакомое имя… Где он мог его слышать?
– Певица.
– А-а! Да-да, конечно… Она ложится в нашу клинику?
Звезда Дзюнко Ханадзё, исполнительница эстрадных песен, взошла прошлым летом – стремительно и внезапно. Зрители буквально сходили по ней с ума. У Дзюнко были узкие, миндалевидные глаза и пухлый ротик со слегка выдающейся вперед нижней губой, которая трогательно подрагивала, когда Дзюнко пела. Певец К., вошедший в моду одновременно с Дзюнко, был популярен среди зеленой молодежи, Дзюнко же покоряла сердца зрелых мужчин. Ей был всего двадцать один год.
– А что с ней такое?
– Хочет сделать аборт.
– Ого!
Ютаро хмыкнул. Ему нравилась Дзюнко. В этой девушке была какая-то странная червоточинка, намек на порочность, вводивший в искушение солидных, степенных мужей.
– Кто же виновник?
– Это мне неизвестно.
– А почему именно в нашу клинику? Ей кто-нибудь вас порекомендовал?
– Да, один мой университетский приятель. Он близко знаком с ее импресарио. Тот попросил его уладить это дело – в хорошей клинике и, разумеется, втайне.
– Вот оно что… – Ютаро вздохнул и уставился на Наоэ с новым интересом. – Вы ее уже смотрели?
– Вчера.
– Вот как? Она приходила сюда?
– Да. В темных очках и весьма скромном наряде, чтобы никто не узнал.
– Дзюнко Ханадзё – ее настоящее имя?
– Нет, псевдоним. В жизни ее зовут Акико Ямагути.
– Довольно заурядно.
– Она может пробыть здесь только один день. Попросила поместить ее в самую лучшую палату – ту, на шестом этаже.
Палата экстра-класса стоила 15 тысяч иен в день – не так уж и много за сохранение тайны…
– Вы сами будете ее оперировать?
– Да. Импресарио лично просил меня об этом.
– Страшновато, наверное?.. – В притворном сочувствии главврача слышалась неприкрытая зависть. – Покажете мне ее хоть разок, пока она будет здесь?
– Пожалуйста.
– Такая молоденькая, и надо же…
– Ей просто не повезло.
– Не повезло?
– В их среде на все смотрят просто. Но не следует терять голову. А она чересчур увлеклась – вот и поплатилась… Ей удобнее всего прийти сюда в среду. Она просила, чтобы к среде все было готово.
– Да-да, конечно.
– Но это только между нами.
– Разумеется.
Наоэ поднялся, чтобы откланяться, но Ютаро жестом задержал его.
– Пожалуйста, проследите, чтобы с этим пьянчужкой не было никаких осложнений.
– Не беспокойтесь.
Наоэ поклонился и вышел из кабинета.
Глава III
Стояли погожие, ясные дни, неожиданно теплые для ноября. В пять часов Норико сошла с автобуса у станции Сибуя и медленно побрела по улице, заглядывая в магазины. В том году в моду вошли удлиненные юбки, но пока что «миди» и «макси» встречались на улицах редко. Они плохо сидели на невысоких и коренастых японках, материи на них шло немало, и обходились они весьма недешево.
Глаза у Норико были не слишком хороши, и лицо, пожалуй, несколько грубовато, но к ее тоненькой, гибкой фигурке и стройным, красивым ногам, без сомнения, пошло бы «миди». Однако такая покупка была бы весьма чувствительным ударом по карману, да и на простой медсестре подобный наряд смотрелся бы, пожалуй, слишком экстравагантно.
Побродив по отделу готового платья, Норико окончательно отказалась от мысли о «миди» и поднялась на второй этаж, в отдел обуви. Там толпилось множество молодых женщин.
Перемерив несколько пар сапожек, Норико наконец остановила свой выбор на высоких, до колен, черных сапогах на шнуровке – они очень подходили к ее коротенькой юбке. Она переобулась, продавщица упаковала в коробку туфли, в которых Норико пришла в магазин, и Норико вышла на улицу. Электрические часы у станции показывали четверть седьмого. Наоэ должен прийти в половине седьмого, так что минут пятнадцать можно еще погулять…
Норико пересекла улицу и не спеша побрела по Догээндзака, заходя во все лавки подряд. А вот и кафе. Норико открыла дверь, вошла и села за столик. Было уже шесть двадцать пять, но Наоэ, как и следовало ожидать, еще не приходил. Они встречались уже давно, однако Наоэ еще ни ризу не пришел раньше назначенного времени. Либо опаздывал, либо в лучшем случае являлся минута в минуту. Норико уже привыкла и не обижалась.
Кафе называлось «Феникс». Норико начала встречаться с Наоэ в августе, спустя месяц после того, как он пришел на работу в клинику, и первое их свидание состоялось тоже в «Фениксе».
Поначалу Наоэ показался Норико неприветливым и сухим. Холодный, бесстрастный медик. И с больными, и с медсестрами Наоэ разговаривал мало, только о самом необходимом; неприветливость его подчас граничила с грубостью. Медсестры недовольно шептались:
– Доктор Наоэ слишком высоко себя ставит. Подумаешь, пришел из университета…
Старшая сестра придерживалась этого мнения и по сию пору. Норико вначале не испытывала к новому врачу решительно никакой симпатии. Однако в первую же неделю ей пришлось ассистировать Наоэ при операции, и ее поразила красота и отточенность его работы. Удаление аппендикса – простейшая операция, несложная для любого хирурга, и уж тем более для врача, доцента университетской клиники. Но виртуозность Наоэ заключалась не в том, что шов получался маленьким и аккуратным, и даже не в том, что вся операция длилась считанные минуты: ни единого лишнего движения, неуверенного нажима скальпеля… Ни разу не замешкался, не замер в раздумье. Длинные, тонкие пальцы Наоэ, словно точные механизмы, безошибочно прикасались к телу именно там, где требовалось. Норико была хирургической медсестрой и видела немало операций, но такое совершенство встречала впервые. Наоэ редко открывал рот, чтобы сказать что-то, но если уж говорил, то только по существу. Пациенты – даже те, кто не знал о его блистательном университетском прошлом, – быстро оценили достоинства нового хирурга.
