К. Рейсс - Сопротивление

К. Д. Рейсс

Сопротивление

ГЛАВА 1

Щиколотки были скованы. Когда я перевернулась на бок, цепь между оковами зазвенела, а сталь врезалась в кости, когда я свела ноги вместе.

Мой мозг заработал с удвоенной скоростью, когда я почувствовала тяжесть металла на своей коже, и, сжав бёдра, ощутила неутолимый водоворот похоти. Это всецело поглощало меня. Дикон не стал бы надевать на меня железные кандалы, как и я не стала бы сжимать их сильнее, чем было необходимо, чтобы почувствовать его власть надо мной. Он и так виртуозно играл мною, словно на музыкальном инструменте.

Я не знала, что произошло.

Последнее, что я помнила, — дождь.

Нет. Последнее, что помнила, — то, как Дикон вошёл в подвал, где не было никого, кроме меня, и где нас окутывали лишь удовольствие и боль.

Нет.

Это было сопение Снежка: он фыркнул и ударил копытом об пол конюшни. Я слегка придержала его. Мысли пронеслись в моей голове… Он — медленный. Всё кончено. Он — медленный. Он — старый. Всё кончено. Он больше не может держать удила. Он — медленный. Мои мысли повторялись, словно кто-то включил одну и ту же пластинку.

Последнее, что я помнила, — то, как свисала с потолка и слушала стук дождевых капель по стеклу на окне. В Лос-Анжелесе никогда не было дождя, но, когда он начинался, лило, будто во время Великого потопа.

Последнее, что я помнила, — влажные бёдра. Мне было так больно, что я не могла сидеть. Я думала о сексе. Искала кого-то, кто мог бы меня трахнуть.

Было очень много секса.

Последнее, что я помнила, — то, как втянула носом кокаин с сисек Аманды.

А потом?

Ничего.

Тревога накапливалась в моей груди словно пусковой механизм, готовый вот-вот выстрелить, но мне не было страшно. Я знала, что не мыслила здраво, а в голове была лишь каша из эмоций и незаконченных предложений. Перед глазами мелькали цвета. Я начала видеть их, когда вокруг повисла мёртвая тишина. Агрессивный белый цвет над ослепительными ангелами по углам. Маленькое пространство и мягкая обивка стен представляли собой некую сущность, держащую в своих руках контроль. Это тюрьма? Больница? Была ли я всё ещё в штатах? Когда Дикон придёт за мной?

Скоро.

Он придёт совсем скоро, и всё снова будет под контролем.

А до тех пор я подчинюсь туману моих не до конца сформировавшихся мыслей, и всё будет в порядке.

— Ты знаешь, где находишься?

Его голос был таким мягким, словно морская гладь, с ноткой, характерной для джазового певца, но я его не узнала. Никогда не слышала такого голоса: хриплого и мягкого, как густой крем, как сатиновая простынь на идеальной поверхности прибрежного песка. Я посмотрела на белый туман, но увидела лишь чёрное пятно, от которого и доносился голос. Это не коп. Не адвокат. И не медбрат скорой помощи.

— Нет, — прохрипела я.

— Я хочу задать тебе несколько вопросов. Хорошо?

Я кивнула. Я не понимала, насколько тихо было в комнате, пока не зашуршала простыня, которая, коснувшись моего уха, создала такой звук, словно над ним ударили по струнам электрогитары, включив мощность звучания на всю катушку.

— Ты можешь хотя бы сказать, как тебя зовут?

Он не был громким. Этот голос. Он напоминал мне голос Дикона. В нём была своя нотка властности, но, в отличие от голоса Мастера, он был нежным.

Я прочистила горло:

— Фиона.

— Привет, Фиона. Меня зовут доктор Чепмэн. Но ты можешь называть меня Эллиот.

Зрение понемногу возвращалось ко мне. То, что казалось мне чёрным пятном, превратилось в овальное лицо с зелёными глазами и русыми волосами. Кожа собралась морщинками возле его глаз, но рот говорил о том, что мужчина был молод. Ему было под или едва за тридцать. Как Дикону. Возможно, как раз тридцать лет.

— Хорошо, — произнёс он, наклонившись ко мне, чтобы я могла его увидеть. — Сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Где ты живёшь?

Это было сложным вопросом со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Что первым приходит на ум? — спросил доктор.

— Манди Стрит, 3.

Он кивнул. Наверное, его удовлетворил мой ответ.

— Тебе нужно умыться, поесть. А потом мы сможем поговорить.

Я кивнула. Шум в моих ушах понемногу стихал. Он встал и подошёл к белой двери с маленьким окошечком на уровне лица.

— Где я? — спросила я.

— В психиатрической лечебнице Вестонвуда.

Еду принесли на металлическом подносе прямо в палату. Много съесть не получилось. Показали маленькую ванную, где мне предстояло привести себя в порядок и переодеться из одной бледно-голубой больничной рубашки в другую. Мне было наплевать на микробов и немытые руки, но в моей голове мозг превращался в мягкую субстанцию, и что-то казалось не так с этим местом, этой комнатой и одеждой.

Дикон найдёт меня. Сейчас он уже наверняка в каком-нибудь кабинете требует моего освобождения из этой психиатрической лечебницы. У него всегда были свои методы поисков меня, даже когда я убегала. Словно мы были связаны нитью. Неважно, как далеко я бы забралась или как быстро бежала, он всё знал. Если я и могла рассчитывать на кого-то в этом мире, то это был он. И он уже близко. Всё, что требуется от меня, это соблюдать рамки приличия до его приезда.

Всего лишь мысли о нём — о костях его запястий, о мышцах, игравших под его кожей, когда он связывал моё тело, его рычание — это всё моё, моё, моё, и от этого волна удовольствия поднялась вверх по моим ногам.

Я знала, кем была. Знаменитостью без таланта. Богатой наследницей. Шлюхой. Бомбой, которая должна была вот-вот взорваться. Наркоманкой. Я полностью принадлежала ему. Принадлежала Дикону. По крайней мере, так я знала своё место в этом хаосе.

Я сидела на краю своей кровати и ощущала, как головная боль расползалась по черепу, оккупировала виски и уже подбиралась к затылку. Когда боль достигла своего пика, я увидела всё чётко. Несмотря на то, что я так и не смогла вспомнить ничего нового, во мне зародилось сильное волнение по этому поводу. Я собирала детали.

Кованые решётки на окнах палаты имели своеобразный узор. Дверной ручки не было. Стены обиты замшевой тканью. Полы из пробкового дерева. Мягкая деревянная кровать с простынями из египетского хлопка.

Вокруг меня были люди. Я не видела их, только чувствовала. На интуитивном уровне. Как долго я находилась в своём бреду? И когда наконец-то выберусь из него?

Последнее, что я помнила… Что было моим последним воспоминанием? Это был Дикон на кухне дома номер 3 в своих спортивных штанах и без рубашки. Он протягивал ко мне руки. Говорил что-то. Умолял. Он говорил, что я должна сопротивляться. Какое сопротивление он имел в виду? Что это значило? Было ли это на кухне или в конюшне? Где бы это ни было, шёл дождь. Дикон был в ярости, но и покорный в то же время — две вещи, которые я прежде в нём никогда не видела.