Эйлин Гурдж - Леди в красном
— Нет-нет, все нормально, — обратилась к нему Эллис, а затем снова повернулась к племяннице. — Тэйлор, я не хотела никому причинять вред. Просто мне… после того как брат Джереми умер… — «Убит… он был убит», — прозвучало у нее в голове. — Мне было так тоскливо. Я была не в своем уме. Честное слово, я почти ничего не помню из того, что тогда произошло. До сих пор все словно в тумане.
«Тем не менее это случилось. Не только с тобой. И с нами тоже», — читалось в потерянном выражении лица сестры.
— Тэйлор, милая, давай уберем со стола, пока твой брат будет делать уроки, — сказала Дениз, отодвигая стул и поднимаясь из-за стола. — Я помогу тебе с заданием, как только мы наведем порядок, и потом можешь смотреть телевизор.
И она тут же развила бурную деятельность: принялась носиться по кухне, складывая остатки еды в пластиковые контейнеры и грязную посуду в раковину.
— Давай и я помогу, — предложила Эллис, ставя вазочку из-под мороженого в раковину.
Дениз зашикала на нее:
— Нет-нет, ты устала с дороги. Иди передохни. Я скажу Гарри, чтобы он постелил тебе в комнате для гостей.
Она бросила на мужа выразительный взгляд — извечный способ общения супругов, которые понимают друг друга с полуслова. Она просила его и дальше делать вид, что Эллис — обычная гостья в их доме.
— Нет, пожалуйста, позволь, я сама, — попросила Эллис, направляясь к двери. — Простыни и одеяла в коридоре в шкафу?
— В прачечной, — ответила ей Дениз через плечо, с руками по локоть в мыльной пене.
Эллис резко остановилась.
— А с каких это пор у вас появилась прачечная?
— С тех пор как мы расширились пару лет назад. Разве я тебе не говорила? Наверное, просто забыла упомянуть, — сказала Дениз рассеянно. — В общем, больше не надо мотаться вверх-вниз по лестнице, чтобы постирать вещи. К тому же мы вдвое увеличили размер ванной. Ты помнишь, какая она была крошечная? Можно было расшибить колени, садясь на унитаз. Иди погляди. Чувствуй себя как дома.
Дома. Эллис все гадала, где это. В данный момент она не чувствовала, что у нее есть дом. И тем более нельзя было сказать этого о доме сестры, где напряженность, как Дениз ни старалась, становилась все более явной. Она чувствовала себя измотанной, словно не пересекла полштата, а перенеслась назад во времени. Сейчас ей больше всего хотелось забиться в тихий уголок, где не нужно притворяться, что все в порядке. Но было еще кое-что, что она должна была сделать в первую очередь. Кое-что, что не могло подождать до завтра.
Постелив себе на диване в комнате для гостей, она подняла трубку телефона на тумбочке и набрала свой старый номер. Она так часто звонила по нему, находясь в Пайн Ривер, что ей даже почудилось позвякивание мелочи, которую она бросала в прорезь таксофона в тюремном корпусе. На другом конце телефон все звонил и звонил, и с каждым гудком невидимые путы, сковывающие ее сердце, сдавливали его все сильнее. Наконец, когда она уже собралась отключиться, на другом конце взяли трубку.
— Алло? — услышала она голос Джереми. Такой глубокий, совсем как у мужчины… В те редкие случаи, когда он снисходил до общения с ней по телефону, да и то под давлением Рэнди, их разговоры были краткими и односторонними. Поэтому сейчас она была потрясена, насколько старше стал его голос.
Эллис почувствовала вдруг, что совершенно спокойна. Было такое ощущение, что ее заключили в хрупкую скорлупу, которая разобьется, стоит только сдвинуться хоть на дюйм. Легкие перестали подавать воздух, кровь прекратила циркулировать. Единственным, что в ней еще работало, было сердце. Оно билось ритмично, как часы, отсчитывая время в опустевшем доме. Когда она наконец сумела заговорить, голос ее был каким-то ненастоящим и пронзительным.
— Джереми? Это мама.
3
— Чувак, ты че, автобус пропустил? — Руд уставился на Джереми так, будто знал, почему на самом деле тот до сих пор торчит в кампусе, хотя уроки закончились еще час назад.
А то, что сам Руд ошивался здесь во внеурочное время, должно было восприниматься как само собой разумеющееся — они с приятелями вращались по своей собственной орбите, как планеты вокруг непостоянного солнца. В другой ситуации Джереми с радостью воспользовался бы возможностью потусоваться с ними, но в данный момент он ломал голову над тем, как бы избавиться от Руда и Чаки, чтобы, когда приедет мать, их здесь уже не было.
Он решил, что лучше увидеться с ней здесь, а не дома. Он не хотел, чтобы при этой встрече присутствовал отец. Тот вел себя как-то странно с тех самых пор, как она приехала, — весь дерганый, нервный, как человек, пытающийся бросить курить. Теперь Джереми размышлял, что может принести ему эта встреча. Что бы она там ни предлагала, ему ничего от нее не нужно. Он прекрасно обходился без нее все эти годы, так зачем она ему сейчас? И в то же время ему было любопытно. Он хотел услышать все из ее уст: заставить ее объяснить почему.
Однако это мог оказаться случай из разряда «меньше знаешь — лучше спишь», когда стоит хорошенько подумать, прежде чем о чем-то спросить. В какой-то книге из серии «как починить сломанную жизнь за тридцать дней или меньше» он прочел, что единственный способ бороться с проблемами — это встречаться с ними лицом к лицу, глубже копать там, где больнее. А если он перекопает все, но так и не доберется до дна? Тогда все, что у него останется, это огромная дыра.
А сейчас около него стоял Руд, самый крутой парень из всех, и ухмылялся в лицо Джереми так, словно перед ним была муха, которой он только что оторвал крылышки.
— Мы с Чаки, — Руд указал большим пальцем на своего закадычного друга, Чаки Диммока, огромного прыщавого верзилу, который и шагу не мог ступить без разрешения Руда, — едем к Майку смотреть дрег[7]. Хочешь с нами?
— Не, у меня тут еще кое-какие дела, — сказал Джереми. Случись это в любое другое время, он запрыгал бы от счастья, но не сейчас.
Губы Руда растянулись в долгую, понимающую ухмылку.
— О, понял. Ты девку ждешь.
Наверное, когда Руд присвистнул и похлопал Джереми по спине, у того был испуганный вид. Курт Рудницки, с бледной кожей и светлыми волосами, поставленными при помощи геля торчком, был, наверное, единственным белым, пожалуй, самым белым из всех белых, кто в совершенстве знал язык негритянских гетто, но уж тупым он точно не был. Просто у него было что-то не так с головой.
— Точно, — сказал Джереми как можно равнодушнее, чтобы превратить все в шутку и заставить Руда потерять интерес к этой теме. — Она должна быть здесь с минуты на минуту.
— Мы ее знаем? — спросил Руд.
— Нет, так, случайная, — пробормотал Джереми, отчаянно мечтая о том, чтобы они просто ушли.
— Ты ее трахаешь? — покосился на него Чаки.
— Нет! — Джереми залился краской.
— Э, да этого парня еще учить и учить. — Руд, приобняв Джереми за плечи, наклонился так близко, что его карие глаза под полуопущенными веками превратились в две темные дыры. — Теперь твоя задача заставить ее теряться в догадках. Заставь ее думать, что это ты делаешь ей одолжение. Слушай дядю Руда, малыш. Он знает, о чем говорит. Все дело в силе, парень. Нет силы — нет ни хрена.
У Джереми нестерпимо пылали щеки.
— Хорошо, постараюсь запомнить. — В его голосе прозвучал сарказм, но ровно настолько, чтобы не взбесить Руда.
Руд и Чаки постояли еще немного, болтая ни о чем. Джереми украдкой поглядывал на часы, постепенно приходя в отчаяние. И когда они наконец ушли, испытал такое огромное облегчение, что даже отвлекся от мыслей о предстоящей встрече. Но стоило ему остаться одному, как внутрь снова закралась тревога.
Помимо него единственным, что подавало признаки жизни на территории кампуса, была группа ребят в театральных костюмах, которые оживленно обсуждали что-то перед аудиторией, — они репетировали спектакль. И школьная команда на футбольном поле. Джереми, который еще минуту назад так хотел побыть один, неожиданно ощутил себя изолированным от всех, и это чувство усиливалось с каждым свистком тренера Салливана и взрывами дружного смеха участников драмкружка. Он не был членом команды и не посещал ни один кружок. По положению в обществе они с кузеном Райаном находились словно в разных мирах. Райан, идя по коридору, казалось, испускал флюиды, в то время как Джереми перемещался незаметно, как клубок пыли. Его раздирали противоречивые чувства: желание оставаться незамеченным, с одной стороны, и смутное разочарование от того, насколько легко это удавалось, с другой.
Сейчас все менялось на глазах. В последнее время люди стали смотреть на него иначе, неприветливо. Буквально сегодня, стоило ему зайти в класс, все моментально умолкли. И даже учителя стали по-другому к нему относиться, словно он был редкой особью, к которой нужен особый подход. И это еще не все. Все знали, что мистер Уайт так или иначе заправляет городом. И дело не только в том, что он мэр. У него была сила, которую давали деньги, и, если верить дяде Гарри, он не упускал возможности ею воспользоваться. Поэтому Джереми был обеспокоен тем, как все повернется, когда на сцене появится мать. Он подозревал, что это очень усложнит жизнь всей семье.
