Эйлин Гурдж - Леди в красном

Эйлин Гудж

Леди в красном

Для Сэнди. Моя любовь — навсегда

Как целость мировая хороша,

Чье тело — вся природа, Бог — душа.

Благодарности

Прежде всего я хочу поблагодарить своего издателя, Роджера Купера из «Вангард-пресс», который бросился на освоение новых пространств и предложил мне его сопровождать. Я бесконечно обязана Роджеру за то, что он помог осуществить мою мечту и поддерживал меня своей неистощимой энергией и энтузиазмом.

Также я хотела бы сказать «спасибо» моему другу и литературному агенту Сьюзан Гинзбург, без которой о создании этого произведения не могло бы быть и речи. Сьюзан — это глина, которая связывает все воедино, не позволяя распасться.

Книга не была бы достоверной, если бы не люди, которые помогли мне получить необходимую информацию. Спасибо Робин Шварц за ее неоценимую помощь в области права и юриспруденции. И Чару Бодену из «Устриц Джад Ков», который не только посвятил меня в тонкости разведения устриц, но и собственноручно доставил три дюжины самых сочных из всех, что мне когда-либо доводилось пробовать. Спасибо Холи Кинг из общественной библиотеки на Оркас Айленде за то, что заменила меня, позволив тем самым больше времени уделить написанию книги.

И в конце — что отнюдь не умаляет их значимости! — хочу сказать отдельное «спасибо» Биллу и Валерии Андерс за то, что устроили мне мой собственный полет на Луну.

Пролог

Девять лет назад

— Всем встать!

Вокруг с шумом и шарканьем вставали люди, скрипели стулья. Эллис же отреагировала с небольшим запозданием — за два дня дачи свидетельских показаний ее реакция притупилась. Два дня сухих, подробных бесед о тормозном пути, оставленном колесами автомобиля, о содержании алкоголя в крови и степени повреждения транспорта по отношению к травмам тела… Казалось, все это имеет к ее сыну Дэвиду такое же отношение, как обведенные мелом контуры тела на асфальте — к живому человеку, жизнь которого оборвалась столь жестоко и нелепо.

Упершись ладонями в стол, словно это был рычаг, Эллис поднялась. Адвокат Уоррен Брокмен бросил на нее теплый, полный участия взгляд серых глаз. Она едва заметно кивнула в ответ, давая понять, что в порядке. Хотя на самом деле это было далеко не так. Кровь отхлынула от головы, и она чувствовала, что все плывет перед глазами. В ушах что-то слабо, но настойчиво жужжало, а мышцы ног дрожали так, словно она милю пробежала.

«Ложь!» — беззвучно выкрикнула она в лицо убийце своего сына, который предстал перед судом в качестве свидетеля. Изобразив на лице угрызения совести, которые терзали бы любого невиновного человека на его месте — или того, кто хотел таковым казаться, — он рассказал свою исковерканную версию случившегося. Выслушав его, Эллис издала про себя вопль негодования, прикусив щеку с такой силой, что та стала кровоточить и уже невозможно было раскрыть рот и выплеснуть в зал суда всю переполняющую ее ярость.

Теперь присяжные вернулись, готовые вынести приговор. Адвокат Оуэна Уайта, коренастая, непривлекательная женщина в таком же неприглядном бледно-зеленом платье, стояла рядом с клиентом, положив руку ему на плечо. Все ее действия были направлены на то, чтобы представить его как жертву — невиновного человека, затравленного обезумевшей от горя матерью. Внешним видом он отлично вписывался в свою роль — такой мягкий и безобидный, с бледным, незапоминающимся лицом и невинными голубыми глазами; его редеющие волосы сливались по цвету с кожей, кроме того, на нем был какой-то затрапезный сюртук, который не допускал и мысли о том, что у этого человека могут водиться деньги. Он вполне мог сойти за одного из тех безымянных, безликих мужчин среднего возраста, с которыми так часто приходится сталкиваться в повседневной жизни — в банках, страховых компаниях, агентствах по прокату. Эти люди улыбаются вам и перекидываются парой-тройкой ничего не значащих слов, пододвигая очередной бланк на подпись.

Со свидетельского места он отвечал на вопросы ее адвоката тихим, исполненным достоинства голосом. Его лоб не блестел от пота, а глаза за стеклами очков в проволочной оправе были чистыми, как слеза младенца. И лишь изредка, когда он натыкался взглядом на Эллис, их застилала пелена скорби, словно ему было небезразлично ее горе.

Но она знала, как все обстояло на самом деле. Именно поэтому она потратила восемнадцать месяцев и практически все их с Рэнди сбережения на то, чтобы привлечь этого человека к ответственности за смерть сына.

Ах, если бы только Рэнди был сейчас здесь! Со дня смерти Дэвида муж практически не отходил от нее, помогая пережить эти тяжелые времена. Но стоило только расследованию закончиться, как в нем стало копиться раздражение оттого, что время идет, а Эллис все никак не оставит борьбу за справедливость. Когда она настояла на том, чтобы оспорить заключение о смерти и заново возбудить дело, он поддержал ее, но лишь пару раз посетил зал заседания, сославшись на то, что не может так часто пропускать работу.

И она не могла его в этом винить. Все, чего он хотел, — это тихо и мирно оплакивать погибшего сына. Рэнди не был даже уверен, стоило ли вообще возбуждать уголовное дело. «Разве ты не могла ошибиться?» — мучил он ее одним и тем же вопросом. Тогда уже начинало темнеть, и Дэвид находился достаточно далеко, на расстоянии не менее ста ярдов… Они оба знали, что мальчик любил рисковать, поэтому спокойно мог выскочить на велосипеде на дорогу, как и утверждал Оуэн.

Но она была уверена, что никакой ошибки быть не могло. И теперь неожиданно поняла, что презирает мужа почти также сильно, как и человека, по вине которого все произошло. Почему Рэнди так быстро опустил руки? Каким надо быть отцом, чтобы позволить убийце сына разгуливать на свободе? Отсутствие Рэнди на заседаниях суда бросалось в глаза и могло даже склонить некоторых присяжных на сторону Оуэна. В каком свете это виделось им? Сумасшедшая дамочка, которая не смогла убедить даже собственного мужа…

«Неужели я действительно напоминаю ненормальную?» — размышляла Эллис. Нет, решила она, мысленно окинув себя взглядом. На сегодняшнее судебное разбирательство она надела темно-серый костюм с синим кантом и синие туфли-«лодочки» на низком каблуке. Ее каштановые волосы были собраны на затылке в конский хвост и заколоты черепаховой заколкой. Из украшений — только нить жемчуга и крошечные бриллиантовые серьги-«гвоздики» в ушах.

Во время судебных разбирательств она была образцом сдержанности, так что родители могли бы ею гордиться. Она не позволяла себе выплескивать злость наружу и ни разу не разрыдалась, не считая того, что тихо всхлипывала, закрыв руками лицо, когда коронер описывал увечья Дэвида. Это выглядело так, словно она всю жизнь только к этому и готовилась. То, чем она занималась, и то, в чем преуспела. И даже на похоронах она чувствовала, что обязана утешить остальных. Она предпочитала горевать наедине с собой, привлекая минимум внимания.

Она обернулась и посмотрела на родителей. Ее мать смотрела на присяжных сияющим, исполненным надежды взглядом, словно была уверена, что судья, крупный мужчина с одутловатым лицом, который как раз усаживался на свое место, позаботится о том, чтобы присяжные приняли верное решение. Люси Гордон верила, что все можно преодолеть, нужна только правильная установка. Например, когда в детстве Эллис укачивало в машине, то мать не сомневалась, что эта болезнь скорее психологическая, нежели реальная. Поэтому во время долгих поездок она заставляла дочь петь вместе со всеми и играть в игры вроде «селедки»[1] чтобы девочка могла отвлечься от морской болезни. (Однако если Эллис и не тошнило, то только потому, что глубоко внутри нее засел страх нарушить порядок, и позитивное мышление здесь было совершенно ни при чем.) И даже сейчас на ее лице вечной школьницы застыла немеркнущая улыбка в обрамлении седеющих рыжеватых волос. Люси снова не давала пессимизму победить.

Отец Эллис стоял рядом с женой, но в отличие от Люси его суровое лицо было искажено гримасой. Был ли он зол на Эллис за то, что она причинила их семье столько страданий? Сказать сложно. Он был весьма немногословным мужчиной, архитектором, которому ближе язык линий и пространства. Лишь однажды она видела, как он плачет, — когда гроб с телом внука опускали в могилу. Но даже тогда она не стала бы с полной уверенностью этого утверждать, если бы сама не видела слезы, текущие из-под черных очков.

Ее сестра Дениз, на шестом месяце беременности, стояла рядом, опустив руку на темноволосую голову младшего сына Эллис, Джереми. Эллис знала, что многие из присутствующих не одобряют ее решения привести семилетнего мальчика на чтение приговора, но чувствовала, что для Джереми важно ощутить свою причастность к происходящему в момент, который так или иначе определит дальнейшую жизнь каждого из них.