Барбара Виктор - Друзья, любовники, враги
— Того, что я знаю о нем, — совершенно серьезно сказала она, — недостаточно, чтобы я могла задать ему такие вопросы.
— Саша, а почему бы тебе просто не послать меня в задницу?
Она даже не вспыхнула, как это бывало прежде, когда он заговаривал с ней в таком тоне.
— Потому что в моем словаре нет таких выражений.
— И никогда не было?
— Даже когда я училась говорить.
Она собрала бумаги, касающиеся Карами, чтобы взять их с собой.
— Но я хотя бы имею право знать, куда ты отправляешься сегодня?
Она снова ощутила себя смертельно уставшей, хотя было только десять часов утра. Ей было трудно говорить. Под глазами лежали тени.
— У меня назначено две встречи с дипломатами.
Она работала до четырех утра и спала только три часа, чтобы в семь быть опять на ногах. Она была близка к неутешительному выводу, что над миром совершается своего рода коллективное изнасилование и никто не считает себя в этом виноватым. Единственный человек, кто открыто заявил о своей причастности, был Тамир Карами, взявший на себя ответственность за последний террористический акт. Кроме того, он пообещал, что расскажет еще кое-что в своем интервью американской телекомпании.
— Тебе никогда не говорили, что ты можешь выглядеть привлекательной, если только не стараешься вести себя по-мужски?
Она глубоко вздохнула.
— Не беспокойся, Берни, — мягко сказала она, — если тебе не удастся добыть ничего нового о Карами, — она попробовала улыбнуться, — то попытайся хотя бы узнать что-то о его новых жертвах. Пожалуйста, Берни, попробуй узнать нечто большее, чем просто число пострадавших. Достань их имена, национальности…
— Пообедаем? — спросил он, щелкая суставами пальцев.
Она кивнула.
— Я хотела пригласить всю нашу группу. Всех, кто вкалывает над этим делом. Место выбери сам, — она опять улыбнулась. — До вечера!
Закрывая за собой дверь, она предпочла пропустить мимо ушей ругательства, которые он выдохнул ей вслед. В конце концов, группа тоже заслужила обед. И даже более того. По крайней мере раз в день одна из трех девушек-редакторов готова была расплакаться. Все они были замучены бесконечными поручениями, которые давала им Саша, требуя то выписки из полицейских сводок, то литературу о деятельности ООП, то газетные статьи прошлых лет, вплоть до «черного сентября» 1970 года, когда Тамир Карами и его «Борцы за Родину» впервые заявили о себе.
Впрочем не только людям из Римского бюро доставалось из-за ее бурной деятельности, нетерпения и раздражения по поводу всего, что имело отношение к диверсии. Досталось и агентству Франс Пресс. К несчастью для последнего, в отдел новостей позвонил некто с типичным арабским акцентом, заявивший, что берет на себя ответственность за взрыв. Служащему этого отдела пришлось часами сидеть у телефона, чтобы ответить на вопросы, которыми засыпала его Саша. Ее интересовало, каким именно акцентом обладал звонивший, почему именно этим, а не каким-либо другим, и где живут люди с таким акцентом, и какова их численность и так далее. В конце концов сотрудник, курировавший информацию с Ближнего Востока, сбежал в отпуск раньше положенного срока.
Большинство тех людей, с кем Саша говорила, отличались равнодушием. Их ответы были расплывчато риторическими и поверхностными, чаще всего заведомыми отговорками. Лишь немногие были готовы серьезно говорить о терроризме, за которым стояли проблемы более высокого порядка, решение которых было невероятно сложным делом. Таким оказался мир политики.
Что касается итальянцев, уже одно то, что инцидент произошел на их земле, воспринималось ими как настоящий позор. Разве не заявляли они на последних выборах, что никаких инцидентов больше не будет? Разве не предпринимали столько усилий, в том числе и экономических, продав Ливии за бесценок свой «Фиат»? Когда же она попыталась затронуть вопрос о так называемой «экономической проституции», ей посоветовали отправиться присмотреть для себя место в городском морге в сопровождении нескольких официальных лиц, которые объяснят ей, чем заканчиваются попытки влезть в политику. Она с готовностью согласилась, после чего советчики поспешили забрать назад свое предложение и сделали вид, что вообще не понимают по-английски.
Американский посол оказался приятным и весьма обходительным человеком. Впрочем, совершенно бесполезным. Он пространно цитировал статьи из «Нью-Йорк таймс», рассуждал о Фолкнере и его озабоченности судьбой Миссисипи. Все это отдавало нафталином. Дескать, насилие и кровосмешение явления не американские. Дескать, политические убийства и вылазки террористов тем более. Где-то она уже встречала подобные глубокие мысли. Вот только где именно?.. Посол продолжал свои рассуждения, неосознанно стараясь принять перед камерой вид повнушительнее.
— Между тем не в обычае американцев, — говорил он, — оставаться глухими к мольбам всех божьих детей, которые страдают от насилия.
— Разве нельзя было что-то предпринять, чтобы смерть не унесла еще двадцать четыре жизни? — возмутилась Саша. — Может быть, вы полагаете, что подобные происшествия неизбежное зло? Вы могли бы считать это в порядке вещей, если бы пострадали американцы?
Он энергично замотал головой.
— Ни в коем случае, — торжественно провозгласил он, — убийство нельзя признать порядком вещей. Разве что во время войны.
— Палестинские газеты, комментирующие взрыв на Виа Венето, вышли под заголовками, которые называют происшедшее войной. Следовательно, — продолжала Саша, — взрыв бомбы можно считать обычным делом? Так или нет?
Посол тут же сменил тему разговора. Потом сделал знак оператору, что пора заканчивать. Не отправиться ли им в посольство, чтобы полюбоваться настоящим Боттичелли, который красуется в одном из банкетных залов? Но Саша отказалась, чтобы избежать утомительных разглагольствований посла о каких-то пятидесяти квадратных километрах земли неподалеку от реки Иордан. Остановившись у порога, посол помахал ей рукой.
— Чао, — сказал он, — будете в наших краях, обязательно позвоните!
Господи, она была готова закричать.
Палестинцы, с которыми Саша обсуждала происшедшее, называли террористический акт «несчастьем». Когда же она настойчиво стала интересоваться у них, а чье же, собственно, это «несчастье», ее переадресовали палестинскому представителю в Италии. Это был напыщенный маленький человечек, воображавший себя скорее поэтом, чем политиком. Он заявил, что занимается литературой, а не пропагандой, затем извлек откуда-то тонкий томик своих сочинений, нацарапал на обложке посвящение по-арабски и вручил книгу Саше, хотя она его об этом и не просила.
