Клаудиа Кроуфорд - Любовный квадрат
Фотографии родителей стояли на ночном столике в ее спальне: официальный портрет матери, сделанный придворным фотографом в 1938 году, и фото отца в день, когда он получил погоны летчика и вступил в 601 Экскадрилью. Рамка, которая прежде украшала сцену их помолвки с Питером Уорингом, хранила теперь образ Ника Элбета, стоящего у колеса старинного «Даймлера». Ник решил, что это фото лучше смотрится в гостиной.
«Все словно во сне», – так сказал Ник? Только это совсем не ее сон. Мечта Джорджины – получить его целиком, лишь для себя, заниматься любовью до рассвета. Кроме всего прочего больше не будет их уединенного мирка, созданного для двух влюбленных. С приездом американок закончатся совместные купания в огромной ванне, не будет больше погони друг за другом с влажными полотенцами и сражений подушками на полу гостиной.
Живые картины потерянного наслаждения затуманили ее взгляд. В овальном зеркале она увидела свой заострившийся красный нос и опухшие глаза. Весьма неприглядное зрелище, моя дорогая.
Она мечтала, чтобы зеркало отразило Ника Элбета. Сегодня рано утром, еще в ночной рубашке, она приводила в порядок гостиную, вдруг Ник тихо появился позади нее.
– Ник, дурак! Я думала, ты спишь!
– Не двигайся! – прошептал он, проводя кончиками пальцев вверх по ее рукам, потом по плечам к шее, все выше, пока, в конце концов, не закрыл ладонями все лицо: глаза, нос, рот.
– Ник…
– Не говори. Не двигайся. Если заговоришь или пошевелишься, я перестану.
Нахал. Его пальцы остановились на ее губах и застыли. Она не осмелилась, не посмела говорить. Глаза в зеркале пугали.
– Мне перестать? – довольно холодно спросил Ник. Он остановится, если она захочет. Итак, это ее собственное желание напугало и заставило не отводить глаза от зеркала в бесконечной тревоге ожидания, усиленной диким страхом убийства, умоляя и подчиняясь, пока его пальцы медленно и снисходительно не закончили свое путешествие.
– Не двигайся.
Ник прикоснулся пальцами к уголкам ее рта, словно желая проникнуть внутрь, но вдруг быстро изменил направление движения. Сильные руки скользнули по ее шее. Джорджина невольно запрокинула голову. Тонкий батист ночной рубашки едва ли спасет от этого завораживающего исследования.
– Не двигайся.
Он развязал тонкие бретельки и потянул сорочку вниз, постепенно обнажая грудь, живот, бедра. Когда рубашка упала на пол, Джорджина почувствовала спиной его грудь и поняла, что они оба совершенно обнажены. Глаза Ника продолжали держать ее в плену зеркального отражения, не позволяя сомкнуть веки или отвести взгляд. «Я хочу заглянуть в твою душу», – сказал он, когда они впервые занимались любовью. На этот раз он кивнул, удовлетворенный ее покорностью, и продолжал путешествие по неподвижному женскому телу. Его руки блуждали, то останавливаясь, то снова скользя, словно оценивая стоимость живого товара, пока она не подумала, что должна закричать или потерять сознание. Когда, в конце концов, сама смерть казалась предпочтительнее этого исступления, его быстрые пальцы достигли своей цели, и она ощутила себя завоеванной с двух сторон.
– Не двигайся.
Обморок. Какое-то старомодное слово, «обморок». Слово для барышень. Колени подгибаются, вот-вот вырвется пронзительный крик.
– Джорджина, я хочу, чтобы твои глаза сказали мне, когда. Решать тебе, – его голос был так вежлив, словно он просил передать сыр или бисквит. Что он имеет ввиду, говоря, что решать ей?
– Твое желание – приказ для меня, Джорджина. Решать тебе. Скажешь, когда.
Решать самой? Лгун. Ее желание – приказ для него? Вдруг она поняла. Он довел ее до беспомощного состояния, а теперь требует, чтобы она взяла ответственность за собственное освобождение. Ей решать, когда? Она ему покажет.
– Угадай, ты, ублюдок.
Он засмеялся, довольный ее самонадеянностью, ликующий.
– Сейчас?
– Угадай!
– Сейчас?
Воспоминания о сегодняшнем утре до сих пор пленяли ее. Она закрыла глаза, чтобы оживить финальные моменты их любовной сцены, и в изнеможении опустилась на диван. Когда она снова была в состоянии взглянуть в зеркало, лицо стало похоже на посмертную маску, лишенную всякого цвета. За исключением алого следа укуса на шее. Что, если американки увидят его? Потом она напомнила себе, что это говорит прежняя Джорджина, та, которую Ник Элбет пытался заменить на новую, самоуверенную Джорджину. Ну и что, если они видели синяк? Ясно ведь, они в восторге от пребывания в Лондоне и знакомства с титулованной англичанкой. Она должна помнить об этом, брать банкноты и благодарить за маленькие благодеяния.
Она должна перестать быть глупой. Девушки скоро вернутся. Желтая дверь, собственноручно выкрашенная Ником, распахнется, и на пороге появятся они, две ее американки со всем их американским скарбом, горами новой одежды, как и у всякого американца, в то время, как она может позволить себе лишь несколько трусиков от Маркса и Спаркса. Было приятно решить, что первым делом на их деньги она купит новую ночную рубашку.
Она должна подтянуть чулки, закончить уборку гостиной и привести в порядок маленькие спальни. Она не хотела думать, куда они положат чемоданы, или каким образом в одной небольшой ванной комнате поместятся все дорогие кремы, дезодоранты, румяна, расчески, таблетки и, Бог только знает, что еще, чем пользуются американские девушки, бесконечно ухаживая за своей кожей и волосами. Американки всегда кажутся такими уверенными в себе. Их волосы имеют здоровый блеск и жизненную силу. Складывается впечатление, что они могут сделать макияж прямо в автобусе. Возможно, она чему-нибудь научится у своих гостей.
Гости. Мама всегда напоминала, что необходимо создавать всевозможные удобства для гостей, следить за каждой мелочью: ароматические саше в комодах, дополнительные подушечки для любителей поспать, утренний чай в постель. Но Мона и Эми не гости, они пансионерки. Пансионерки, мамочка, не гости. Если бы ты и папа были более осторожны и не заказали второй графин вина, вы бы не разбились вдребезги и не бросили свое единственное дитя на произвол судьбы.
Ник Элбет тоже бросил ее, оставил одну, смотавшись с американками. Это, конечно, не одно и то же, но она не могла отогнать странное чувство потери и измены. Ник бросил ее одну, уйдя с проклятой притворной улыбочкой, не говоря уже об обеспеченных американках. Кто скажет, вернется ли кто-нибудь из них? Она даже не знает, где живет Ник. У нее нет номера его телефона. Если он решит не возвращаться, она не сможет разыскать его. Он исчезнет из ее жизни также внезапно, как и появился.
Глупая корова. Зная Ника, следует предположить, что они в кабачке «Королевский вяз», уминают яичницу по-шотландски и запивают розовым джином. Конечно, он вернется, почему нет? А потом они будут вместе в ее постели, в объятиях друг друга, в безопасности. Или все не так? Ужасная реальность снова навалилась на нее. Две американки поселятся в ее доме, ее счастье принесено в жертву экономическим соображениям. Не будет больше веселых гонок по гостиной, беготни вверх и вниз, как той ночью, когда он поймал ее на лестнице и взял прямо на ступеньках.
