Вера Кауи - Неотразимая
— Насколько богатой?
— Господи, кто же знает? Настолько, что и не сосчитать… миллиарды… миллиарды и миллиарды… ни у кого больше не было таких денег.
Он задумчиво спросил:
— А теперь все твое?
— Чье же еще? У него не было кровных родственников, кроме сестры, бедняжки, а я его падчерица… единственная падчерица…
Acci dentil — подумал Андреа. Как удачно, что он решил встретиться с ней сегодня — он как раз собирался сообщить ей, что этот раз — последний. Теперь все меняется. Теперь, когда умер ее невероятно богатый отчим. Андреа чуть было не перекрестился, так велика была его благодарность за то, что удача ему не изменила. Нужно будет обязательно заказать мессу. Марджери соскочила с кровати и, с возгласами радости, пылая неостывшей страстью, понеслась в танце по резной, золоченой, с шелковыми драпировками комнате.
— Я богата! Богата! Кошмарно, мерзко, непристойно богата!
Андреа решил действовать:
— Но теперь ты оставишь меня… вернешься на остров. — Он казался безутешным.
Марджери в ту же секунду остановилась, подбежала к нему, страстно обвила руками его нагое тело, прижалась к нему, чувствуя его пока мягкий пенис, покусывая соски, спрятанные в густой черной поросли на груди.
— Ненадолго, милый, ненадолго, клянусь тебе… только посмотреть, как его закопают — такого зрелища я не пропущу ни за что на свете! И потом, ведь надо узнать, сколько он оставил мне. Но я вернусь, как только смогу. Я бы хотела взять тебя с собой, но мне кажется, пока этого не следует делать. Мы все же должны соблюдать траур, правда? Но как только я развяжусь с Харри… — Обожание в ее взгляде мгновенно сменилось ненавистью. — С какой радостью я избавлюсь от этого ублюдка! Какой скукой от него несет!.. А его чертова матушка и сестрицы с лошадиными мордами, будь они прокляты… пусть катится на Богом забытые виноградники в Тоскане и делает свое кислющее вино, мне наплевать…
Тут ее неудержимая радость прорвалась вновь. Она нашла губами его губы, прижалась к нему всем телом, руки ее скользнули вниз, сжали его ягодицы, пальцы настойчиво раздвигали их.
— Давай отпразднуем, милый, так, как умеем только мы…
Марджери умела праздновать только одним способом.
Марджери Боскомб — в настоящее время, в пятом супружестве, графине ди Примачелли — исполнилось сорок четыре года. В юности она была хорошенькой, но многочисленные мужья, еще более многочисленные любовники, множество проведенных без сна ночей, частые выпивки и героин или кокаин, а к тому же долгий и трудный путь, пройденный ею для того, чтобы попасть в Готский альманах, сгубили ее. Нежное лицо огрубело.
Ее элегантность приобрела остроту и резкость. Волосы, когда-то золотисто-каштановые, благодаря парикмахерскому искусству превратились в белокурую, чуть тронутую солнцем гриву с незаметно подложенными кое-где шиньонами, округлость лица достигалась силиконовыми инъекциями и двумя подтяжками, кожу неизменно покрывал ровный загар, что создавало иллюзию молодости. У нее была прекрасная фигура, и она неукоснительно следила, чтобы не поправиться, но вся ее сила заключалась в инстинктивном (вряд ли здесь можно говорить о каком бы то ни было обдумывании) умении одеваться; ее безошибочный выбор заставлял других, пусть даже более красивых женщин, зеленеть от зависти.
Марджери Боскомб могла бы нарядиться в мешок для муки и выглядеть убийственно элегантно. Но она наряжалась в платья от тех модельеров, чьи самые низкие цены были достаточно высоки, чтобы привлечь ее внимание. Появление графини ди Примачелли в платье из какого-либо Дома моды означало паломничество в этот салон всех сколько-нибудь модных женщин — в стремлении выглядеть точно так же, как она. Но все это не шло в сравнение с еще одной страстью Марджери: азартные игры. Секс, деньги, мужчины и одежда были четырьмя сторонами ее света, и она беспрерывно металась от одной к другой в жажде удовольствий. Марджери принадлежала к самым что ни на есть сливкам общества и в шестой раз стала обладательницей титула Самой хорошо одетой женщины мира.
Избавившись от Харри, графа ди Примачелли, она выйдет замуж в шестой раз, сохранив за собою титул, и сделается графиня Андреа Фарезе. Но был еще один титул, который она надеялась скоро заполучить, и эта близкая возможность казалась ей захватывающей.
Титул Самой богатой женщины мира.
В восторге она обхватила себя за плечи. Трудно себе представить более подходящий момент. Она заметила, что пыл Андреа начинает угасать. Он был лучшим из ее любовников. Неповторимым. Ни один не шел с ним ни в какое сравнение. Она не могла насытиться им. Но Андреа нужно было регулярно снабжать деньгами. Он обожал деньги, и уже немало их перекочевало в его кошелек. Он обходился ей дороже, чем она могла себе позволить. Ей приходилось прибегать к весьма рискованным способам добывания денег, но Андреа в последнее время стал ей необходим. Чем дольше она была с ним, тем страшнее казалось потерять его. Он полностью удовлетворял ее. Только с ним и после его ласк она засыпала, не ощущая подавленности или разочарования.
Он умел довести ее до того, что она — огромным великолепным взрывом — разлеталась на мельчайшие частицы, а затем погружалась в бесконечное спокойное море, по которому плыла без чувств и мыслей. Она уже не надеялась обрести такое счастье, а найдя, не могла позволить себе потерять.
Страх утраты заставлял ее судорожно цепляться за Андреа. Она подозревала, что не сегодня-завтра эта шлюха Диллон со своими нажитыми на косметике миллионами подхватит его и прицепит, наподобие брелока, к своему браслету, предварительно оправив в золото.
Теперь у нее, Марджери ди Примачелли, достаточно денег, чтобы велеть этой шлюхе катиться подальше.
Андреа сможет тратить по тысяче долларов каждую минуту весь остаток жизни, и это нисколько не скажется на размерах ее богатства. Он должен принадлежать ей, Марджери. Чтобы ей не сгорать больше от неудовлетворенного желания. Она блаженно вздохнула и, не выпуская из руки той части тела Андреа, что, безусловно, стоила всех денег, которые ей достанутся, провалилась в сон.
Проснувшись, Андреа первым делом вспомнил о своем везении. Он приподнял голову Марджери со своей груди.
— Тебе надо отправить телеграмму, — напомнил он, — и выбрать самолет…
Марджери зевнула. Она чувствовала, что не в состоянии ничего сделать.
— Закажи любой… — она повернулась на другой бок, села. — Только через Париж… Мне нужно купить для похорон что-нибудь такое, чтобы все пялились не на покойника, а на меня.
Она решительно соскользнула с постели и поспешила в смежную комнату — где бы она ни находилась, у нее всегда была комната, в которой она держала одежду. В стенных шкафах, прикрытые специально изготовленными чехлами, висели сотни платьев, юбок, блузок, костюмов, пальто. Одна из горничных Марджери занималась только одеждой. Другая прислуживала Марджери. Она повсюду возила за собой своего массажиста, своего парикмахера и женщину, которая приводила в порядок ее ногти и не делала ничего больше. Марджери ди Примачелли была известна тем, что могла закатить скандал, если самолетная катастрофа, в которой погибли и летчики, и пассажиры, каким-то образом нарушила ее распорядок, а сломанный ноготь казался ей огромным несчастьем. В отношении собственной внешности страсть Марджери к совершенствованию не знала пределов. Она могла по десять раз возвращать платье в мастерскую, пока рукава не будут сидеть как влитые. Отделка должна была быть просчитана до миллиметра, манжеты точно пригнаны. Ее мехов хватило бы, чтобы одеть всех эскимосов мира, а на любой случай у нее было не меньше полудюжины туфель. Ее белье шили по мерке монашки одного из сиенских монастырей.
