Кэтрин Николсон - Лунные грезы
– Я…
– Довольно, – оборвал ее мужчина и с каменным лицом шагнул вперед.
Корри испуганно отступила, против воли замечая изумительный покрой светло-серого костюма, в тон этим соколиным глазам с темным кольцом, окружавшим радужку, хищную грацию его движений. Она также обнаружила, что он смотрит как бы сквозь нее.
Мужчина, будто отбросив ее пренебрежительным жестом, пригласил в комнату свою спутницу, миловидную блондинку с ласковыми голубыми глазами, одетую в дорогое кашемировое платье медово-золотистого цвета, идеально гармонирующее с ее волосами. Корри подумалось, что женщина выглядит бесцветной и неинтересной, хотя сама чувствовала себя жалкой оборванкой, маленьким ничтожеством, пусть и знала при этом, что не сделала ничего дурного.
– Вы…
Корри подпрыгнула. Опять этот кинжально-резкий голос! Мужчина показал на дверь:
– Вон.
Однако уязвленная Корри не пошевелилась:
– Вы не дали мне возможности объясниться…
Постоялец поднял темную бровь:
– Не сомневаюсь, у вас, конечно, приготовлена достаточно правдоподобная версия, – с холодной учтивостью заметил он. – Но, к сожалению, я не расположен выслушивать какие бы то ни было объяснения, поскольку прекрасно знаю все, что вы можете сказать.
– Дорогой, – умоляюще попросила женщина, и, увидев ее лицо, Корри испытала настоящее потрясение. В этих чистых васильковых глазах светилось неприкрытое, почти рабское обожание. Мгновенная жалость стиснула сердце девушки. Как могут женщины быть настолько глупы? Полюбить такого мужчину – бездушного, бессердечного, надменного… Да он просто айсберг. И по его небрежной вежливости было ясно, что ее любовь остается безответной. Бедняжка, он никогда не даст ей счастья. Их роман скоро закончится, и, вполне возможно, это к лучшему для незнакомки.
Мужчина, как и ожидала Корри, не обратил никакого внимания на вмешательство спутницы.
– Я сочту своим долгом сообщить обо всем вашему начальству.
Корри вздрогнула.
– Но это несправедливо. Я ничего не сделала, – рассердилась она. Теперь не до реверансов – приходилось защищаться.
– Неужели? – насмешливо бросил он, и Корри сжалась как от оскорбления. Она для него, кажется, вообще не существует!
Взбешенная, Корри громко выпалила:
– Я не воровка!
– Предлагаю немедленно отправиться к управительнице, и пусть она решает, кто вы на самом деле, – пожал плечами мужчина, не глядя на нее.
– Но я потеряю работу!
– Вам следовало бы подумать об этом раньше.
Глаза Корри обожгли слезы ярости, но девушка постаралась не выказать страха. Мужчина потянулся к кнопке:
– Хотите, чтоб я вызвал ваше начальство?
– Нет. Я ухожу, – обронила Корри, пытаясь говорить спокойно. – Но напоследок постараюсь объяснить кое-что.
Постоялец хладнокровно нажал кнопку. Но Корри этим не запугаешь! Если ей и предстоит потерять работу, то по крайней мере она не сдастся без боя! Хотя бы однажды в жизни она забудет о сдержанности и выскажет все, что думает об этом человеке.
– Даже будь я воровкой, – презрительно фыркнула Корри, направляясь к двери, – вам нечего беспокоиться. – Она набрала в грудь побольше воздуха; голос дрожал от неприкрытого волнения: – Вряд ли у вас найдется что-то стоящее!
Девушка громко хлопнула дверью, успев в последний раз увидеть лицо незнакомца. В его до сих пор непроницаемых, мертвенно-холодных глазах вспыхнули странные искорки то ли негодования, то ли любопытства… скорее всего неприязни.
Подгоняемая праведным гневом, Корри переступила порог своей комнатушки и, только оставшись одна, с ужасом осознала, что произошло. Мало того, что она ворвалась в чужой номер, нарушив главную заповедь отеля, но к тому же еще и нагрубила постояльцу, пусть и вполне заслуженно. Как только главный управляющий узнает об этом, ее немедленно рассчитают.
Сердце Корри оборвалось, и она ощутила, как много значит для нее это место, столь идеально отвечающее ее требованиям. Она так любила неброскую элегантность отеля. Как трудно будет привыкнуть к обычной жизни! Конечно, чудовище, поселившееся в апартаментах Каллас, не узнает, насколько тяжело скажется на ней потеря работы, но ведь ему абсолютно это безразлично. Она хорошо изучила подобных типов. Если бы она умоляла и рыдала, он, вероятно, снизошел бы до того, чтобы даровать ей прощение, но никакие силы на земле не вынудят Корри доставить ему такое удовольствие.
Девушка машинально опустилась на кровать. Мысли лихорадочно метались. Что ни говори, а она сама во всем виновата. Пренебрегла своим непреложным правилом: молчание, скрытность, изворотливость. Если хочешь оставаться свободной в собственном понимании этого слова, необходимо быть осторожной и осмотрительной, как партизан на вражеской территории. Теперь же ее хитроумный план с треском провалился.
Но Корри так легко не сломить. К тому же у нее есть одно преимущество. Сегодня суббота, и у старшей выходной. Этого тот дьявол просто не мог знать, так что Корри выиграла несколько часов. За это время надо успеть как можно больше. Арлекин всегда говорил: хочешь ретироваться – сделай два шага вперед. Логически рассуждая, настал самый подходящий момент для величайшей аферы в ее жизни.
И Корри, не дав себе времени передумать, взяла с комода длинную плоскую картонку. Крышка легко поднялась, и в комнате повеяло любимыми духами матери. «Бег времени». Почти неуловимый сладостно-горький изысканный аромат средиземноморских ночей. Она вспомнила, как совсем девчонкой любила наблюдать за матерью, когда та одевалась к вечеру. Мария обычно слегка притрагивалась пробочкой к запястьям и груди и лишь потом очень аккуратно румянила себе щеки.
Девушка осторожно сняла несколько слоев серой папиросной бумаги, будто перелистывая страницы старого дневника. Из-под них показалась играющая всеми цветами радуги ткань. Корри совсем забыла, как она отражает свет, подобно черной жемчужине.
Девушка, едва дыша, извлекла роскошное платье, окутавшее ее руки сверкающим водопадом, и бережно уложила на постель. Вот оно, во всей своей великолепной, роковой славе. Талисман. Фамильная драгоценность. Баленсьяга[4]. Наряд, сияющий оттенками полуночного неба или рыбы в глубоком темном море. В складках прошитого черными нитями шелка сверкали зеленые, серебряные и фиолетовые всполохи, как молнии среди грозовых туч.
Корри благоговейно подняла платье за плечики и приложила к себе. Цвета ежеминутно менялись, словно живые. Баленсьяга. Платье всегда распаковывали и укладывали в первую очередь. Даже если мать и дочь бежали из отеля под покровом ночи, оставляя почти все вещи в счет непомерно возросшего долга, это платье всегда было с ними. Их общий секрет, тайный порок, символ блестящего прошлого, надежд на будущее. И вот теперь оно в ее руках, бессильно повисшее, невинное с виду, будто чаша с отравленным вином.
