Дочь майора Никитича (СИ) - Липницкая Ольга
На этой фразе Евген удивленно посмотрел на майора, но промолчал.
– Откуда вообще мог взяться подобный… – Никитич пожал плечами, – артефакт!
– Из каких-нибудь раскопок, – оттопырил губу Расков, – У нас же тут были черные копатели.
– Там была икона! – отмахнулся майор.
– Андрей Никитич! – вдруг подпрыгнул Евген, – А что если мы зашли вообще не с той стороны?
– В смысле? – нахмурился Соколовский…
– Ну, – Евген суетливо оглянулся, потянулся к компьютеру, – Ну сколько может стоить эта штуковина?
– Явно не дороже ребенка, – отрезал майор.
– Да причем тут, – тряхнул головой Евген, будто муху назойливую отгонял, – Если это был просто способ перевозки? Ну… Вывезти археологические ценности, – Расков уже не видел ничего кроме экрана.
– И тут что-то пошло не так, – прищурился майор, склоняясь рядом с Евгеном.
– На черном рынке… – бормотал Евген… – Товарищ майор! – он отшатнулся и изумленно вздохнул, – У вашей дочери приданное на полмиллиона долларов!
Глава 14
– Давай, давай! Во всех подробностях!
Окруженная Анька Кошкина растерянно моргала глазами, обводя взглядом воинственно настроенных подруг.
Воевать они, конечно, собрались не против нее. Но белобрысой Аньке было страшно.
Вокруг лениво вышагивали кошки, суетливо жевали капусту кролики, и где-то в углу похрюкивал маленький поросенок, отличающийся поразительной чистоплотностью, и именно за это пущенный в святая-святых контактного зоопарка – кухню.
Подруги, едва пережившие атаку официальных инстанций, собрались на свой женсовет! Так их в шутку называли мужья. А дамы и не спорили! Чего спорить, когда все так и есть! Одна голова хорошо, а три лучше!
Вот и сейчас Ленка Чибис, Даша Раскова и Марийка Соколовская, решили, что у них недостаточно входящих данных для того, чтобы понять мотивы учительницы!
В том, что все затеяла именно эта манерная дамочка, женщины не сомневались. Ну и в процессе разговора вспомнили, что чаще всего эта странная работница органов образования посещала именно Аню Кошкину – молоденькую мать аж четырех детей.
Ленка Чибис, которая всегда отличалась воинственным нравом и прямотой характера, нависала над Анькой уперев руки в бока. Нет. Это была не поза сахарницы! Это была поза нападающего в регби. Наверное. Анька точно не знала, но предполагала что-то такое.
– Ань, давай во всех подробностях, что она тебе о себе рассказывала? – попробовала подбодрить подругу и почти коллегу Дарья Сергеевна.
Она часто приводила свой детский сад в контактный зоопарк, за которым присматривала Анька и Кирилл. Любила она кошек. Не тех, что Кошкины, а тех, что с хвостами и усами. Собственно говоря, этот контактный зоопарк и создавался ради Дашиных кошек. Но говорили женщины сейчас не об этом.
– Девчат, да ничего практически, – приложила руки к груди испуганная Кошкина, – У нее одна шарманка: «мужики все скоты, а мы бабоньки мучаемся, вместо того, чтобы хорошо жить детей нарожали и в рабстве!»
– Вот да! – кивнула Марийка, – Мне тоже самое пела!
– А ты ей что? – проигнорировав Марийку уточнила у Аньки Дарья.
– Ну что, что я детей своих люблю, что они у меня все долгожданные, – нахохлилась та, – Я ж и правда люблю! – почти выкрикнула.
– Да мы что, против? – усмехнулась Ленка, – Мы то знаем!
Кошкины в деревне были семьей знаменитой.
Добрый и простоватый Киря, очень красивая, но совершенно бесхитростная Анька. У них было четверо детей. Случайно. Почти как у Никитича. Младшие – близнецы.
История о том, как Киря чуть не сгубил себя, пытаясь «обеспечить» семью, и как потом всю деревню спасала их от беды, стала частью местного фольклора.
И именно после этого они стали смотрителями Кошкиного Дома. Сейчас это уже был полноценный контактный зоопарк с породистыми курочками, козочками и даже привезенным с Краснодарского края пони, но это совсем другая история.
В общем, о том, что Кошкины ради своих детей готовы на все, в деревне знал каждый. Кроме новой учительницы.
– А она мне такая, – вдруг возмутилась Анька, – «Со мной, милочка, ты можешь быть откровенной! Я ни в какую опеку не заявлю!» И так мерзко хихикала!
– Опека, – задумчиво произнесла Марийка, – У нее явно есть свои люди в опеке!
– Вопрос «Зачем»? – тихо отозвалась Даша.
И в старом домишке Марийки, который теперь был местом притяжения всей деревенской ребятни и бродячих животных, повисла тяжелая тишина. Было слышно, как шершавым языком вылизываются кошки, как сопят и фыркают морские свинки, как жуют кролики… Хотя, как жуют кролики было слышно абсолютно всегда.
– Девки, она детей отбирает! – выпалила Ленка, – Не могу объяснить как, но я прям вижу, что она детей неблагополучных выискивает!
Женщины поежились, словно от холода. Две из них прижали по крепче к себе младенцев, которых держали на руках.
– Очень серьезное обвинение, – все также тихо произнесла Даша, которая, впрочем, с Ленкой спорить не собиралась.
– А откуда она вообще в нашей деревне взялась? – прищурилась Марийка.
– Мне кажется, – Дарья Сергеевна Раскова встала, гордо подняла подбородок, расправила плечи, – Что самое время это выяснить.
.
В это самое время, пока в деревне зрел женский бунт, муж Марийки, Соколовский Андрей Никитич, стоял в полумраке душной заставленной лавки в одном из арбатских переулков. Воздух здесь был густым и сложным, как хороший парфюм: пыль столетий, воск для полировки красного дерева и едкий пот трусливого хозяина заведения.
Сам Никитич, несмотря на гражданский пиджак, стоял с видом видавшего виды налетчика с Большой Дмитровки. Его поза: широко расставленные ноги, привычно засунутые в карманы руки, всё говорило о том, что он здесь хозяин положения. Майор смотрел на плешивенького, дрожащего толстячка не свысока, а как бы немного сбоку, оценивающе, будто все знал заранее. Хотя один вопрос у него все же был:
– А если найду?
В этом восклицании было все и сразу. И недоверие, и угроза, и призыв к сотрудничеству.
– Да откуда? Откуда у меня текстиль! Я же всегда работал только с мебелью! – заламывал руки толстячок, сильно картавя от волнения.
– Еще книгами, – скучающим голосом добавил стоявший тут же Евген.
– И фарфором, – кивнул словно сам себе Никитич.
– Ой, ну было-то раз, случайно! – заохал картавый, заламывая руки с таким драматизмом, будто играл в любительском театре.
– Три полноценных эпизода, – не повышая тона, уточнил Евген, наконец оторвавшись от созерцания старинного секретера.
Перевел спокойный, безэмоциональный взгляд на толстяка.
– Первый по статье 190. УК РСФСР. Или вы предпочитаете новую редакцию?
– Кажется, в последний раз тебе условно дали? – Никитич сделал шаг вперед, в недра магазина, заставляя хозяина попятиться. – Срок же еще не погашен? А тут такое… Старинный текстиль. Явно очень ценный. Это уже совсем другие песни.
Майор уверенно продвигался вглубь лавки, где пахло нафталином и тайной.
– Женьк, пойдем, посмотрим на мебель! – бросил он через плечо, и на его лице вдруг появилась широкая, почти естественная ухмылка. – Может, женам креслица присмотрим! В деревне им скучно, пусть порадуются.
Этот внезапный переход с угрозы на бытовой тон был страшнее прямых угроз.
– Мосю! – с отчаянием заголосил хозяин магазинчика, словно выкладывая последний козырь. – Спросите лучше Мосю! Он тот, кто вам нужен!
Никитич замер, медленно обернулся. Его брови поползли вверх.
– Кого?
– Моисеев. Илья Николаевич, – еле слышно, почти шепотом, словно немедленно пожалев о сказанном, уточнил толстяк. – Атрибутикой… древних славян и варягов он занимается.
– Че-то я никогда о таком эксперте не слышал, – нахмурился майор, но в его глазах мелькнул острый, охотничий интерес.
– А он тихо занимается! – выпалил антиквар, уже почти обиженно, надув губы, как капризный ребенок. – Очень тихо!
А Евген, не выражая ни малейшего удивления, уже достал из внутреннего кармана пиджака узкий блокнот и с тем же аптекарским равнодушием приготовился записывать адрес. Шариковая ручка замерла в воздухе, готовая зафиксировать ниточку, которая, возможно, вела к центру всей паутины.
