Мои - Мария Зайцева

Потому что она права. Я сошел с ума.

Сразу, как ее увидел.

И до сих пор не могу прийти в себя.

Аня говорит разумные, с ее точки зрения, вещи. И хочет уйти.

Но она не понимает, что этому не бывать.

Что она моя.

Дочь — моя. Сын — мой.

Они все — мои.

И я за них готов любого на клочки порвать.

Я хочу ей это сказать, но молчу. Такие вещи не говорят. Такие вещи доказывают.

Делом.

Глава 10

— Тагир, клянусь, я думал, это она!

Жека сжимает кулаки и невольно подается назад, не сводя с меня затравленного взгляда. Боится, тварь.

Хотя, я вообще ничего не делаю, сижу просто, смотрю на него.

Миша, вон, за моей спиной, куда опасней. Сопит, как медведь, гневно и шумно, того и гляди, кинется.

А я…

Я не кинусь.

Я его просто в пыль разметаю. Но потом. Когда узнаю имя заказчика. Потому что прошли те времена, когда я бросался на противника без раздумий. Еще в щенячьей юности прошли, оставив после себя только ноющее на погоду запястье, да холодный жар в крови. Он мутит, не дает нормально себя контролировать, и я привычно сцепляю зубы, силой давя в себе боевое безумие. Оно хорошо только на ринге, куда я уже лет пять не выходил, да когда перед тобой однозначный враг, тот, которого уже можно без сомнений гасить. А такого я тоже уже довольно давно не встречал.

Своего последнего кровника, посмевшего забрать то, что принадлежало мне, то, что было в этом гребаном мире дороже всего, я даже не ударил ни разу. Хотя хотел. Видит бог, как хотел!

Но в тот момент, когда мы встретились лицом к лицу, важнее всего была безопасность Ани и Ваньки. И маленькой Аленки, про которую мы не знали еще, что это именно Аленка. Девочка. Дочь.

Осознание того, что они в опасности, в лапах сумасшедшего урода, возомнившего себя богом на моей земле, крыло бешено и страшно. Но я, как всегда в моменты такого острого безумия, балансировал на грани. И не смел думать о плохом.

Если бы с Аней, Ванькой или моим ребенком, еще только едва-едва начавшим жить в Анином животе, хоть что-то случилось, то я бы… Тогда бы мне было на все плевать. И зверю во мне, тому, которого всю свою сознательную жизнь держал на цепи, тоже. Нам бы просто незачем было жить в таком случае.

Но пока была вероятность, что с моими родными все в порядке, и их просто где-то держат, я имел в себе силы разговаривать. Произносить слова, складывать их в предложения. И мучительно давить в себе дикое желание вцепиться в рожу мертвеца. Еще дышащего и портящего воздух. Но уже мертвого. Сдохшего в тот момент, когда он просто подумал, что может взять мое.

Он сдох позже, в тюряге. И очень, просто очень паршивой смертью.

А я получил полный отчет об этом.

После я долго и тщательно расчищал пространство вокруг себя. Потому что от этого зависела безопасность моих родных.

И, что бы там Аня ни воображала, сейчас рядом со мной им с Аленкой и Ванькой ничего не грозит. Вообще ничего.

Я так думал.

До этого момента.

И вот сейчас, глядя в испуганные глаза отловленного при попытке сесть в рейсовый пригородный автобус Женька, я понимаю, что что-то где-то проглядел.

Опять.

И опять мне надо рыться, искать корни происходящего.

— Кто заказал? — коротко прерываю я блеяние Женька, а сам всматриваюсь в его лицо, в очередной раз поражаясь, что нужно таким тварям? Ведь все есть. По бабкам — не скуплюсь вообще. По должности — вперед, только с песней. Заслужил, заработал — получи.

Какого хрена им все неймется?

Чего не хватало Серому, твари, предавшей меня, подставившей перед Аней тогда, шесть лет назад?

Бабла?

Как выяснилось, именно бабла. И это ударило больнее всего. Потому что Серого я знал еще пацаном. Таким же, как я и был когда-то, детдомовским волчонком. Вытащил его с улицы, доверял. Сделал своей правой рукой практически… А он…

Он тоже кричал, что не виноват. Что бес попутал. Что…

Еще что-то там кричал.

А я смотрел на него и вспоминал глаза Ани, в нашу последнюю встречу. Когда, уверенный в том, что она — тварь, шпионка московских, которые и стояли за Шишком, я все же не смог сдержаться, не смог себя остановить.

Слишком больно мне было почему-то.

Слишком остро.

Я смотрел на нее и видел перед собой змею, радужную, дьявольски заманчивую, искрящуюся на солнце драгоценной игрушкой. Той игрушкой, которую хочется забрать себе. Спрятать у сердца подальше от чужих глаз.

А она тебя жалит в благодарность, за то, что поделился своим теплом, отдал часть своей души. Жалит так, что мертвым себя чувствуешь сразу же.

И все, что ты делаешь потом, ты делаешь уже мертвым.

Я должен был ее закопать там же, в доме, в ту же секунду, как Шишок посоветовал оглядеться по сторонам, в поисках крысы, посмотреть в близком окружении. А Серый сунул липовые данные экспертизы, что в принесенных Аней фотках — липа.

Из этого было кристально ясно, что Аня — тварь, а я — лох, пригревший змею на груди.

Тварь нужно было закопать.

И я шел, чтоб это сделать.

Шел и запрещал себе думать о нашей единственной ночи, безумной и, как мне казалось, искренней. По крайней мере, с моей стороны.

Потому что змее хватает одной секунды, чтоб в самое сердце.

Ане тоже не понадобилось много времени.

Я шел, а в груди болело, отмирая, то, что, казалось, давно уже мертвое. Она оживила.

Она и убила.

Глава 11

Тоскливые глаза Жеки возвращают в реальность, мою сегодняшнюю реальность, которая — полное следствие той, давней ошибки.

Не тупани я тогда, перепроверь все еще пять раз, закажи отдельное, дополнительное исследование принесенных Аней файлов на их подлинность… Не было бы этих гребаных шести лет вытягивания нервов по нитке, ее бледного холодного взгляда в тот день, после того, как я повел себя неправильно, по-скотски повел.

И ведь не оправдаешься тем, что я ее на тот момент еще пожалел! Что будь кто другой, я бы…

А ее отпустил. Помял, конечно, жестко, не смог сдержаться. Выместил на ни в чем не повинной