Бывшие. Я тебя отпускаю (СИ) - Черничная Даша
На мне простой черный лифчик. Без кружев и пуш-апа. Хочется закрыться от Никиты руками или залезть в скафандр, но я выпрямляюсь и опускаю руки вдоль тела. Ник на секунду замирает, его взгляд останавливается на моей груди, и он сглатывает. Да, я знаю, она всегда была у меня немаленькая, а после родов стала еще больше. Опустилась немного, конечно. Но при этом по-прежнему притягивает взгляды.
Никита стоит передо мной лишь в трусах, я вижу его эрекцию. По телу проходит волна дрожи, и я машинально облизываю губы.
Неожиданно Ник опускается передо мной на одно колено. Это очень похоже на эпизод из множества фильмов, когда мужчина встает точно так же и делает предложение руки и сердца.
М-да. Явно не наш случай.
Никита расшнуровывает мои ботинки и по очереди снимает их, оставляя меня в белых носочках. Затем он расстегивает пуговицу на джинсах и тянет их вниз по бедрам, не отрывая взгляда от моего тела. Я могу молиться лишь об одном — чтобы трусики не поехали вниз вместе с тесными джинсами.
Каким-то чудом обыкновенные черные слипы остаются на мне, даруя мнимую защиту.
Никита откидывает джинсы в сторону.
Я вообще не понимаю, зачем он устраивает все это? Показывает, что я полностью в его власти и он реально может делать со мной все, что ему вздумается?
Внутренности скручиваются в жгут, тело деревенеет.
Что же дальше, Никита? Что ты еще выдумаешь?
Он берет мою ступню и бережно снимает носок. Проделывает то же самое со второй ногой. Все это было бы очень трепетно и волнующе, будь мы настоящей парой.
Но мы не являемся таковой.
Никита поднимается на ноги.Я слежу за его движениями и не могу отвести взгляд от его члена, который выглядит так, будто готов к любым приключениям. Впервые за последние несколько минут Ник заглядывает мне в глаза.
— В комнате есть простыня. Можешь обмотаться ей.
Киваю поспешно и тут же направляюсь в комнату. Фадеев перехватывает меня за руку и произносит настойчиво:
— Но под простыней не должно быть ничего.
Ничего. В том числе и моей гордости.
Глава 14
Никита
Мы возвращаемся из кино, держась за руки. О чем был фильм? Ничего не помню, потому что мы только и делали, что целовались с Ингой. Ее губы пухлые, зацелованные, и от этого у меня идет кругом голова.
Инга очень красивая, чистая, добрая. Я рисую в голове картинки нашего счастливого будущего. Как мы выпустимся, снимем уютную однушку и будем потихоньку развиваться, подниматься. Поженимся. Родим ребенка. Переедем в квартиру побольше. Родим второго. Представляю, как встретим старость где-нибудь на даче, среди грядок с огурцами и клумб с розами.
Подношу руку Инги к своим губам и целую ее:
— Пойдем ко мне? — спрашиваю хрипло.
Инга заливается краской:
— А твои соседи?
— Все разъехались по домам. Мы будем только вдвоем.
Если она ничего не захочет, то я подожду. Столько, сколько нужно.
— Ладно, — кивает и прячет улыбку в шарфике.
В комнате сначала пою ее чаем. Незаметно она перекочевывает ко мне на колени. Целуемся. Долго, безумно. Передвигаемся на кровать. Я нависаю над Ингой.
Она разрывает поцелуй, кладет нежную ладошку мне на щеку:
— Только ты аккуратно, ладно… это у меня впервые.
В груди разливается тепло:
— Я люблю тебя.
— А я тебя…
Когда Инга скрывается в комнате, я наливаю половину стакана вискаря и залпом выпиваю его. Нутро обжигает, из глаз за малым не брызгают слезы. Выдыхаю резко и закусываю сыром.
Тошно от самого себя.
Неважно, чем занимается Инга. Это ее выбор, и не мне ее судить. Максимум, за что я могу обижаться, — ложь и слова о любви. Но мне больше не восемнадцать, и слово «обижаться» теперь отсутствует в моем лексиконе.
Я не садист, но почему-то заткнуться не могу. Хочется уколоть ее побольнее, чтобы увидеть во взгляде уязвимость. Веду монолог с самим собой, уговаривая взять себя в руки.
Инга медлит, не спешит выходить, и я не могу ее в этом винить. Ситуация вырисовывается хреновая. И если в моей голове все казалось таким простым и понятным — пришел, увидел, трахнул. Ушел и забыл — то на деле же я понимаю, что не смогу просто переспать с ней и уйти в сторону. Разрывает меня на части, душу превращает в ошметки.
А она, сука, красивая до невозможности.
Противоречивая вся. Пришла ко мне в этом нелепом свитере и простых джинсах, будто в магазин за хлебом вышла, а не мужика ублажать собирается.
Белье ее еще — ни разу не сексуальное, но самое возбуждающее, от него срывает крышу. Здравый смысл, ау! Где тебя носит, блин?
Распахивается дверь, и появляется Инга. Откидываюсь на спинку дивана и из-под опущенных ресниц устало рассматриваю ее тело. Замоталась в простыню, так что только плечи с руками торчат и щиколотки тонкие. Волосы распустила, на лице ни грамма косметики.
Красивая. И тело потрясающее. И грудь. Вся она, блять, красивая. Хрень все это, что плел ей про ТО.
Разина подходит к накрытому столу и зависает, не зная, куда деть себя — рядом со мной или напротив. Садится напротив. Нас разделяет стол. Еще бы. Даже не сомневался.
— Что будешь пить? — спрашиваю.
А то, что она будет пить, я знаю точно. Тут на трезвую голову никак.
— Вино, — кивает на бутылку.
Наливаю ей бокал. Чуть больше, чем того требует светский этикет, но она не сопротивляется и с благодарностью поднимает бокал. Я протягиваю к ней свой стакан. Чокаемся без тоста.
Инга отпивает вино сразу наполовину, тянется за яблоком. На столе только закуски, у меня даже мысли не возникло накормить ее.
— Голодна? Заказать тебе ужин?
— Нет, спасибо, — качает головой и смотрит на меня. — С чего начнем?
Отставляю стакан в сторону.
— Зачем тебе нужны бабки? — меня распирает от любопытства.
— Не думаю, что ты имеешь право задавать мне этот вопрос.
— Путевка за границу? Новая тачка? Дорогие шмотки? — не могу заткнуться.
Инга легонько, скорее даже устало, улыбается:
— Ты купил мое тело, Фадеев. Но не душу. Вот и не лезь в нее.
Опускает взгляд на стол, сооружает себе нехитрый бутерброд из хлеба, колбасы и сыра и откусывает от него. Прожевав, выпивает оставшееся вино, немного морщится.
— Не любишь мерло? — вскидываю бровь.
— Предпочитаю рислинг.
Не знаю, зачем мне эта информация.
— Почему ты не взяла деньги у отца? — продолжаю допрос.
Инга ведет плечом и молчит.
— У тебя есть выбор: отвечать на мои вопросы или отправиться туда, — перевожу взгляд на сауну.
Игна прожигает меня взглядом. У-ух, ведьма! Клянусь, я буквально чувствую, как она накрывает меня проклятиями, словно самым мягким одеялом. Готов поспорить: если бы на столе стоял цианид, она бы подсыпала мне его без сомнений.
Давай же, девочка, размораживайся. Ответь хоть на один мой вопрос. Дай мне что-то, чтобы понять тебя, чтобы снять всю эту шелуху таинственности и увидеть твою слабость.
Инга встает и распахивает простыню, под которой нет ничего… вообще ничего. Отбрасывает ее на диван. Член моментально дергается вверх. Она, призывно двигая бедрами, идет в сторону парилки, а я, как пес, слежу за ней с вываленным языком, готовый покрывать поцелуями пол, по которому ступали ее ноги.
Скидываю трусы и бреду за ней, как на поводке. Инга уже внутри. Лежит на заранее подготовленной простыне с закрытыми глазами. Становлюсь перед ней на колени, будто поклоняюсь своей персональной богине.
Кладу руки на ее ступни, разминаю их и медленно веду вверх. На ее коже проступают капельки влаги, и я размазываю их. Игна тяжело дышит, грудь вздымается, но глаза закрыты.
Зажмурилась, будто с ней тут собираются сделать что-то плохое.
Глажу ее по гладкому лобку, животу, поднимаясь к груди, сжимаю соски. Меня бесстыдно, как пацана, ведет. Хочется положить весь мир к ее ногам за капельку благосклонности. За возможность почувствовать хоть немного ее любви.
