Развод (СИ) - Маша Малиновская
Точно! Фиалки же ещё!
В дверь звонят ровно через пару секунд, как духовка сообщает, что время готовки вышло.
— Бабуля! — пищит Вика, выбегая вприпрыжку из своей спальни.
— Привет, моя ясочка, привет, моя зайка хорошая, — бросив сумку и пакет у порога, Светлана Викторовна тут же крепко обнимает внучку. — Ой, соскучилась по тебе, ягодка моя!
Пока внучка и бабушка заняты бурными приветствиями, я переставляю сумки свекрови на полку, забираю у неё пальто. Она, правда, протестует, говорит, что и сама может.
Вика же заливается соловьём. Ей хочется рассказать бабушке сразу обо всём. И про садик, про стихи, которые ей нужно выучить, ведь на празднике урожая она будет играть саму Осень, и про поход с Гордеем в парк, где он покупал ей банановую вату, и про новую куклу, что подарила моя мама.
Пока они болтают, я накрываю на стол и зову свекровь. Та целует внучку в макушку и просит минут двадцать посмотреть мультики или поиграть, а сама подходит к столу.
— Ириша, ну что ты опять колотилась, — опускается на стул. — Тем более, ты же работаешь сейчас. Ну когда тебе вот это вот всё делать?
— Да мне не сложно, — опускаюсь на второй стул и понимаю, что я хоть и волновалась, но свекровь видеть действительно рада.
— Ой, кстати! — она снова встаёт и уходит к своему пакету. — Я тут кое-что нам с тобой принесла, Ириш.
Возвращается Светлана Викторовна с бутылкой красного вина. Ставит её на стол и показывает на пробку, предлагая дать ей штопор.
— Давно не болтали, Ирин, — улыбается. — Пока Гордей за мною приедет, как раз пообщаемся. А то всё бегом да бегом обычно.
Я чувствую некоторое напряжение. Мама Гордея наш развод приняла. Расстроилась, конечно, плакала даже. Но приняла, сказав, что мы взрослые люди и нам решать, когда Гордей на вопрос что же случилось, ответил коротко, что мы приняли такое решение и оно обсуждению не подлежит.
Но сейчас мне почему-то кажется, что Светлана Викторовна всё же хотела бы знать хоть что-то. Горько её материнскому сердцу. Вот и взяла вино, чтобы по душам побеседовать.
Но говорим мы обо всё кроме нашего с Гордеем развода. И я ей за это благодарна. Светлана Викторовна рассказывает, что пошла на кулинарные курсы и ей там очень нравится. А ещё она познакомилась с одиноким импозантным мужчиной.
— Знаешь, Иришка, я так растеряна была, когда Борис ухаживать начал. Я ведь только мужа любила, и после его смерти думала свой век одна доживать.
— Ну что значит доживать? — пытаюсь её подбодрить. — Вы ещё молоды, чтобы “доживать”. Жизнь так распорядилась. Не вините себя, что ответили Борису симпатией.
— Ответила, — качает головой. — Рыдала потом дома, но потом опять ответила. Анатолия моего вот уж как пять лет нет. Мы же жизнь прожили вместе, а я тут вертеть хвостом собралась… Точнее уже…
Мне действительно хочется поддержать её. Но слова подобрать непросто. С одной стороны не хочется обесценивать её память о покойном муже, с другой же хочется помочь осознать, что ей не стоит испытывать вину за новые отношения.
— И знаешь, что самое сложное, Ир? — она вздыхает. — Это сказать про Бориса Гордею. Боюсь представить, как он вообще отреагирует.
— Он взрослый человек, Светлана Викторовна, и вы тоже взрослый человек. Он всё поймёт.
— Он очень любил отца.
— И вас он тоже любит.
Свекровь закусывает губы и смотрит на меня. В её глазах я вижу острое сожаление, и оно сейчас не о ней, памяти её мужа и Борисе. Оно о нас с Гордеем.
Я опускаю глаза, не хочу переводить тему на нас. Свекровь понимает, и между нами повисает пауза. Но Светлана Викторовна сглаживает её. Она вспоминает о Гордее и его отце, о том, как они были близки. Как Анатолий Петрович поддерживал сына в студенчество и какие это были тёплые семейные времена.
А потом… потом то ли вино ударяет мне в голову, то ли червь, точащий со вчерашнего вечера душу даёт о себе знать, но я вдруг спрашиваю.
— Светлана Викторовна, а у Гордея до меня были отношения с Ритой Милославской?
Glava 11
Светлана Викторовна на несколько мгновений замолкает, поджав губы, заставив меня задержать дыхание.
— Встречались они. Недолго, — она говорит, а у меня в груди разрастается горячая лужа. Неприятная, вызывающая отвращение и даже какой-то лёгкий озноб. — На втором курсе Гордей учился тогда. Так… погуляли месяцок-другой.
Месяцок? Другой? Или пару лет, к примеру?
Второй курс — это же самый пик юношеского максимализма и расцвет первой любви. А с первой конкурировать непросто, часто заседает она занозой в груди на всю жизнь. У меня первой любовью был Гордей. А у него? Рита?
— Потом Ритка хвостом вильнула, сказала, что студентик ей ни к чему и нашла мужика постарше, с деньгами. А тот её и попёр через год, — пренебрежительно машет рукой Светлана Викторовна. — Она где-то ещё пару лет слонялась, а потом снова к нему пришла. О любви песни пела да сказки рассказывала. Да только Гордей тогда уже случайно встретил кареглазую звёздочку, от которой внучка у меня любимая, — она ласково улыбается, а я чувствую, как краснеют мои щёки. — Влюбился, никакие шлюшки ему были не нужны. Мы и рады с Анатолием были до потери пульса.
То есть, это она его бросила. И кто знает, какие чувства испытывал Гордей…
Но ведь дело совсем не в этом. Вопрос — почему он мне не сказал? Понимаю, почему могла молчать Рита, но Гордей? Он ведь знал, что мы с ней дружим. Познакомились около пяти лет назад в одном салоне красоты случайно. Мне маникюр делала одна мастер, ей другая за соседним столом. Болтовня завязалась, а потом Рита предложила выпить кофе. Маленькая Вика тогда спала дома под присмотром моей мамы, и я решила себе позволить немного пообщаться с милой девушкой. Мне хотелось общения
