Поцеловать первого встречного (СИ) - Муравская Ирина
Гера молча выстреливает из пачки новую сижку. Так и стоим, любуемся на развернувшийся потоп под ногами и прислушиваемся к грохоту вдалеке вперемешку со сверкающими вспышками.
— Душевненько, — замечаю я, разглядывая тающий след искрящего росчерка молнии.
— Смотри как бы по тебе не ударило. Они на железо притягиваются.
— О, ты такой милый, когда пытаешься заботиться о ком-то, — наигранно умиляюсь, чтоб он знал, что я тронута до глубины печёнки. — Только пирсинги у меня серебряные, не сцы.
— Для человека, цитирующего библию на теле, ты слишком часто быдлишь.
Невольно накрываю ладонью верхнюю часть руки, на внутренней стороне которой в три строчки на самом деле вытатуированы слова из Ветхого Завета. “Люби душу твою и утешай сердце твое и удаляй от себя печаль, ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет”.
— Книга Премудрости Иисуса, Сына Сирахова, глава тридцатая, — декларирую я, будто спецом заучивала. Впрочем, от истины недалеко. Не сама зубрила, заставляли.
— Не думал, что ты верующая.
— Я атеист.
Михеев вопросительно-недоумённо скашивается на меня.
— Логика безупречная.
— Не ищи логики.
— И пытаться не стану.
Вот и поговорили. Выдыхаю облако дыма, стремительно рассеивающийся при соприкосновении с водной стихией.
— Первую зарплату получил? — ну да, я трепло. Не умею молча стоять.
— Получил.
— На что потратишь?
— Уже. Часть долга отдал.
— Что, большой долг?
— Приличный.
— Поэтому пришёл к нам?
— Смешно, но зарабатывать ни хрена не делая оказалось проще, чем вкалывать по десять часов на стройке.
— О, так ты строитель?
— Кем уже только не был.
— Ууу. Хорошо ж тебя жизнь помотала. Не зря в двадцать выглядишь на все двадцать восемь. Или тебе правда под тридцатник, но молодишься? — опять сверлят зеньками. — Что? Я поддерживаю диалог. Максимально вежливо, прошу заметить.
— Я заметил.
— Ты тоже мог бы подыграть.
— Ок. А ты на что потратила первую зп?
— Со спонсоров или с хауса? Со спонсоров подарила подруге ноутбук, — Вике. Той, у которой аккаунт отжала. Типа, благодарность. — А с хауса заказала деду портрет на мраморе. И могилу в порядок привела, а то там такая ограда была ущербная.
Сверление прекращается, но смотреть на меня не перестают. Просто чуть более мягко.
— Давно умер?
— Четыре года уж как.
— Сильно были близки?
Болезненная тема.
— Сильно.
— Тогда соболезную.
Отрывисто киваю.
— Справляюсь, не фарфоровая.
— Я заметил. Ты из тех, кто влетает в двери с криками: батя дома, поэтому жалеть надо других.
— Это плохо?
— Нет. Но во время поцелуя не отбирай у парней пальму первенства. Как водится, нам предпочтительнее чувствовать себя охотником, а не добычей.
Не сдерживаю усмешки.
— Это можно записать во второй пункт причин: “почему от меня все драпают, сверкая пятками”?
— Полагаю, да.
— А в третий то, что я в придачу не умею целоваться?
— С чего так решила?
— Сам сказал, помнишь?
— Будем считать, на тот момент я не распробовал.
— О, то есть я целуюсь хорошо?
— Сносно.
— Сносно — определение из раздела абстракции. Это ничего не даёт. Есть либо хорошо, либо плохо. Либо оставляем как есть, либо я пошла за помидорами. Буду перетренировываться. Я только хз как это делается. Это ж как походку переучивать. Есть какие онлайн курсы по технике? Ну вроде: поверните язык на тридцать градусов и сделайте оборот по часовой стр… — не выдержав, мне зажимаю рот ладонью.
— Нормально ты целуешься, нормально. Ок? — тормозит меня Михей. — Только пощади мой мозг. И помидоры. Если очень хочется отправить их утиль, лучше салат сваргань.
Терпелив жду когда снова обрету возможность говорить.
— А нормально: это сколько по десятибалльной шкале? — каверзно уточняю, отпрыгивая на пару шагов, чтоб нельзя было достать. — Где один, два, три и четыре — полная лажа, пять, шесть, семь — тоже не аллё, но терпимо, а восемь и выше — дар богов?
Под тихое скуление докуренный окурок, шипя, улетает в лужу, а Гера, не отвечая, уходит. Я его, кажется, доконала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Ага. А четвёртым пунктом, видимо, можно записать способность достать и мёртвого, — самой себе предлагаю, сама с собой соглашаюсь, тушу бычок в импровизированной пепельнице в виде пустой банки из-под кабачковой икры и тоже иду в обратно в дом.
У лестницы подвисаю, озадаченно почёсывая репку и чапаю на кухню, чтобы минут через пятнадцать поставить прозрачную глубокую миску с овощным салатом перед Михеевым. На клавиатуру ноута правда, но, думаю, не катастрофично.
— Это что? — вопросительно стягивают с себя громоздкие наушники.
С любопытством заглядываю в монитор. Открытый редактор с нарезкой кадров последнего сольника скрипки. Не порнушка, жаль. Было бы чем подстебнуть. С учётом того, что скрип кровати затих только-только, было бы символично.
— Не видно? Посмотри получше: очевидно же, шоколадка.
Ты глянь, принюхивается!
— И что, даже мышьяка не добавляла?
— Обижаешь. Только виа-гру.
— Тогда ладно, — из миски выуживают блестящий от оливкового масла огурец. — На будущее: я больше с мазиком люблю.
— Жри, что дают! — обиженно кидаю ему на колени вилку. — Стараешься тут, а они выкобениваются.
Гордо сваливаю, но меня окликают на пороге, руша образ оскорблённой царицы.
— Каминских.
— Чего?
— Спасибо.
— Кушайте — не обляпайтесь, — уже более миролюбиво летящей походкой отчаливаю к себе с единственным благим намерением — завалиться спать. Заниматься этим волшебным времяпрепровождением куда приятнее под завывания грома, чем под человеческие шпили-вили.
Вырубаюсь моментом, за мной не заржавеет, а вот пробуждение даётся с трудом. Особенно когда приходится просыпаться не по будильнику, а от “механического” землетрясения.
— Соня, вставай. Машина скоро приедет, — зудит под ухом Демидова, играя со мной "а когда на море качка".
— Какая, блин, машина? Катафалк? Мне рано, у меня ещё есть лет десять в запасе, — пытаюсь спрятаться от неё под одеялом и вернуть свой наполненный больными фантазиями сладкий сон.
Фиг там.
— Со-о-оня, подъём. Опоздаешь на самолёт.
— Только что была машина. Ты успела хрюкнуть с утра?
— Ты вообще общий чат не читаешь что ли? Ещё вчера вечером рассылка была.
— Какая рассылка? — одним глазом, потому что второй наотрез отказывается разлипаться, таращусь в найденный под локтём телефон. Пяти нет. Люди, вы больные?
— Соня. Дубай. Самолёт, — Паулина теряет терпение и включает свет. Ааа, мои глаза! — Нам выбили горящие путёвки. Машина приедет через полчаса, а у тебя ещё чемодан не собран.
Зато Паулинин собран заранее. Теперь понятно, чего она его достала. А я думала на выходные домой опять в своё село отпросилась.
Стоп, кого-куда она сказала? Дубай? Мы вроде в следующем месяце только туда планировали, и то — не то чтобы прям конкретика какая-то звучала. Марина порой устраивает нам отпуска по мере возможностей. Смена местности, так сказать, благотворно влияет на общие охваты.
Похожая на зомби после недельного голодания принимаю сидячее положение, пытаясь проморгаться. Голова как с бодуна. Ненавижу вставать так рано. И тем более, когда резко. Это жестоко и бесчеловечно. Потом по полдня одупляюсь. Будильник то у меня на повтор зациклен, каждые десять минут орёт в течение часа, давая возможность выходить из коматоза постепенно.
— Ну чего сидишь? Вещи собирай! — Павлик ковыряется в компактной женской сумочке, проверяя наличие паспорта, электронной читалки и наушников. Самые важные для неё в путешествии предметы.
— В пять утра я могу только сделать всем секир-башку. Бесплатно и быстро, — огрызаюсь с широченным зевком. Ай, челюсть хрустнула.
— Скажи спасибо, что раньше не разбудила. Я думала, ты знаешь, просто как всегда, в последний момент всё делаешь. Собирайся! Остальные уже на низком старте.