До первого снега - Алиса Гордеева
Озябшими пальцами зачерпываю полную горсть камней и со всей мощи бросаю их в реку, наблюдая, как изумительно гладкая поверхность покрывается круговыми разводами.
— Тревелин! Тревелин! Тревелин! — с ненавистью в голосе выплёвываю наименование дыры, в которой застряла по воле отца.
— Дурацкое название! Дурацкий город! Дурацкая страна! — срываюсь на крик. Меня всё равно не услышат. До ближайшего дома мили две не меньше.
Злость на отца затмевает глаза. От беспомощности и безнадёжности опускаются руки. В горле першит от холодного влажного воздуха и комка горьких слёз. Не так я представляла себе свой семнадцатый день рождения! Не здесь! Не в полном одиночестве и забытье!
Новая порция камней летит в реку. Но даже они — промозглые, бездушные, склизкие — сегодня настроены враждебно и с брызгами опускаются в воду в непосредственной близости от меня. Мокрые разводы моментально расползаются по любимым небесно-голубым джинсам известного бренда, подгоняя отчаяние достигнуть своего апогея.
— Ненавижу! Ненавижу! — надрывно ору, жадно топая по воде у самой её кромки. Моя одежда испорчена, но разве это имеет значение, когда искорёжена вся жизнь.
Чувствую, что дрожу. Мне холодно от дикого ветра и сырости, а ещё страшно: здесь, на другом конце света, я осталась совсем одна.
Натягиваю рукава толстовки на заледеневшие пальцы, а холодный, как у бродячей собаки нос прячу в высоком воротнике. Вот только теплее мне не становится.
Закрываю глаза и делаю глубокий вдох в надежде немного успокоиться, но тут же ощущаю неимоверной силы толчок в спину, а затем, как в замедленной съёмке, лечу носом в ледяную воду.
Наудачу успеваю выставить перед собой руки и приземляюсь на четвереньки, мысленно сгорая от желания придушить шутника.
— Марс, ко мне! — раздаётся глубокий мужской голос, который, впрочем, тут же сменяется безудержным смехом. Громким. Диким. Нескончаемым.
Ладони немеют от стылой воды, которая ко всему прочему бессовестно затекает в кеды и полностью пропитывает и без того убитые джинсы. Пытаюсь подняться, но утыкаюсь взглядом в огромную свирепую морду громадного пса и теряю дар речи.
— Заблудилась, Барби? — сквозь смех, бесцеремонно спрашивает весельчак, даже не думая забирать от меня своего лохматого друга, а я боюсь пошевелиться. Нет, конечно, в Мадриде у меня тоже была собака: Чарльз — чистокровный, породистый чихуахуа с изумительной родословной. Вот только этот здоровенный, неухоженный кобель не идёт с ним ни в какое сравнение.
— Псину свою забери, — скрывая дикий страх, сиплю сквозь пробирающую до костей неудержимую дрожь.
— Эй, куколка, полегче! — огрызается придурок, продолжая ржать. — А то Марс может и обидеться!
И словно в подтверждение слов хозяина плешивая чумазая махина побегает ближе, вселяя в меня безотчётный ужас, а затем, шумно дыша, горячим языком касается щеки.
Это предел! Вскакиваю на ноги, напрочь позабыв про страх: если мне суждено быть съеденной безмозглой скотиной, то пусть так оно и будет. Терять мне попросту нечего!
— Убери от меня свою шавку! — повторяю по слогам, наконец замечая вдалеке обладателя паршивого чувства юмора. Впрочем, оценив нелепый вид молодого парня, снисходительная улыбка начинает сиять уже на моём лице. — В этом убогом городишке есть свой цирк, а ты в нём клоуном подрабатываешь?
Чёрная толстовка, видимо, купленная на вырост, висит на высоком и мощном теле парня, как на вешалке. Зато тёмные джинсы явно маловаты придурку. Длиной до середины голени они облегают его накаченные и явно спортивные ноги подобно второй коже. Но вишенкой на торте становятся носки! Яркие, цвета весенней зелени с забавными пасхальными кроликами они натянуты до самого края брючин, вопя о полнейшем отсутствии вкуса у их обладателя! Клоун, не иначе!
Позабыв про холод, начинаю ехидно смеяться, беспрестанно называя клоуном своего обидчика.
— Марс, — орёт парень, в отличие от меня уже давно переставший хохотать, а потом делает шаг навстречу, отчего становится жутковато. Мне не нравится резкая смена его настроения, как и огромный пёс, навостривший уши, в ожидании команды хозяина.
Усиленно пытаюсь рассмотреть лицо незнакомца: пусть только посмеет натравить своего монстра на меня — сдам в полицию! Но внешность парня скрывает огромный бесформенный капюшон толстовки, являя моему взору лишь небольшую волнистую прядь тёмно-каштановых волос.
— Ап! — грозно командует придурок, и Марс моментально встаёт на задние лапы, становясь похожим на огромного йети.
Взвизгиваю от неожиданности и не глядя отступаю, пока случайно не спотыкаюсь и не приземляюсь в ледяную воду пятой точкой.
— Ты мне за это ответишь, идиот! — отчаянно кричу, но, кроме широкой спины, содрогающейся в беззвучном смехе и спокойно уходящей вдаль, не вижу ничего.
Кожа немеет от промозглого холода и сырости. Мне нужно встать, выбраться из этой чёртовой, обжигающей своими стылыми прикосновениями воды, чтобы как можно скорее переодеться во что-нибудь сухое и тёплое. Впервые мне неважно, что это будет. Я согласна на плед с заднего сидения пикапа и даже на потёртую куртку Анхеля.
Но сил нет. Мой срыв доходит до пика. Закрыв мокрыми закоченевшими пальцами лицо, тихо плачу, падая с головой в бездну отчаяния и жалости к самой себе.
— Руку давай, истеричка! — моих продрогших пальцев касается тёплая сухая ладонь, а слуха — язвительный, с нотками грубости голос придурка в зелёных носках. Зачем он вернулся? Мало ему моего позора?
— Ну, чего расселась? — тянет за руку, подгоняя меня.
Я настолько потеряна, напугана и обессилена, что совершенно не сопротивляюсь. Незнакомец тащит за собой всё дальше от воды, пока его лохматый прихвостень трётся у моих ног.
— Вот же идиотка! — сипит парень, внезапно остановившись, и с силой дёргает меня, разворачивая лицом к себе. — Жить надоело?
Молчу, отбивая зубами ритмы чечётки. Меня всё сильнее начинает трясти, а нехилые порывы ветра и вовсе лишают дара речи. Но как бы паршиво мне ни было, обида берёт верх. Отворачиваюсь от грубияна, чтобы тот не заметил моих жалких слёз, а затем еле слышно хриплю:
— Отвали!
— Да легко! — ухмыляется клоун и отпускает мою
