До первого снега - Алиса Гордеева
— Чёрт! — ору навзрыд, уставшая от поганых сюрпризов судьбы. Смотрю вниз и через мутную пелену слёз замечаю, как чумазая жижа равнодушно поедает белоснежную ткань моих дорогущих тряпичных кед, которые я наспех успела натянуть утром вместо сандалий.
— Под ноги смотри, Рита! — ухмыляется Анхель и достаёт мой чемодан, плюхая тот колёсиками в очередную жижу.
— Почему здесь такая грязь? — отчаянно смахиваю слёзы, поочерёдно вытаскивая и отряхивая ноги. Я уже ничему не удивляюсь. Вымотана. Выжата и эмоционально, и физически.
— Зима, дожди, — вздыхает Анхель. — Обычное явление!
Хочется кричать, что ни черта не обычное, что давно во всем мире придумали асфальтировать зону паркинга или выкладывать плиткой. Грязь — это не норма. Но я так устала, что молча прощаюсь с обувью и бреду за дедом в сторону весьма большого для одного человека дома, широко раскинувшегося на небольшом пригорке, чуть поодаль от нас.
В темноте не удаётся рассмотреть строение как следует, но готова дать руку на отсечение: дом такой же убогий, как и всё в этом замызганном городишке.
— Марта освободила для тебя комнату на первом этаже, — почти шёпотом говорит дед, стоит нам пересечь порог дома. — Грязную обувь тут снимай, нечего пол топтать.
— Марта? Ваша жена? — стараюсь не запачкаться и аккуратно стягиваю кеды, краем глаза осматривая обстановку.
Вроде чисто, но хламно. Совершенно безвкусно и бедно, но в то же время по-домашнему уютно. Такие дома я видела разве что в старых фильмах, которые показывали нам на уроках истории. И чем дольше я смотрю по сторонам, тем сильнее ловлю себя на мысли, что время в этом месте остановилось ещё лет тридцать назад.
— Ты потерянный человек, Рита, — тянет с укором Анхель, бросая на меня недовольный взгляд. — Грех не знать свои корни. Твоя бабушка умерла уже очень давно.
— Я только вчера узнала, что у меня есть дед! Ни к чему смотреть на меня волком, — пытаюсь оправдаться, а потом вспыхиваю: — Анхель, а когда вы сами-то узнали, что у вас есть внучка? Небось тоже вчера? Но, заметьте, я вам это в укор не ставлю! Так что…
— За мной иди! — перебивает старик. — Только тихо! Все спят!
— Кто все? — плетусь за ним, осторожно ступая на предательски скрипучие половицы.
— Тео, Мика, Марта, Рон, — монотонно перечисляет Анхель, словно эти имена мне о чём-то говорят.
— Вы обещали мне звонок отцу, как приедем, — родня деда меня интересует не так сильно, как собственная судьба.
— Утром, Рита! — отмахивается старик, продолжая по узкому коридору вести за собой.
— В Мадриде уже утро!
— А здесь ночь, Рита! — резко остановившись, напоминает Анхель, а затем осторожно открывает дверь в одну из комнат. — Жить будешь здесь. Спокойной ночи!
Старик закатывает внутрь чемодан, а потом просто уходит, оставляя меня одну перед раскрытой дверью.
Нащупываю выключатель и получаю новую порцию разочарования. Крохотная комната с маленьким окном, покосившимся шкафом и односпальной кроватью, напоминающей походную раскладушку, больше похожа на собачью конуру, нежели на спальню. Тихо скулю и босыми ногами захожу внутрь.
«Хотя бы тепло», — проскальзывает глупая мысль в попытках отыскать что-то позитивное.
«Это только на одну ночь», — поддакивает внутренний голос.
Прямо в толстовке и джинсах забираюсь на кровать и, прижав колени к груди, засыпаю.
Глава 3. Первое утро
Под оклики деда пулей вылетаю из дома и, не разбирая дороги, бегу прочь.
В груди всё сковало от немыслимой несправедливости. Я не верю! Не хочу верить словам отца, которые тот так спокойно обрушил на мою голову.
«Нет, ты не можешь вернуться».
«Не сейчас, Рита».
«Всё очень сложно, пойми».
Под ногами хлюпает грязь. Студёный сырой воздух обжигает лёгкие. По тонкой тропинке продолжаю бежать прочь, проклиная весь мир.
«Тревелин — отличное место, дочка».
Да, папочка! Просто волшебное. Оглядываюсь, но кроме колючих кустов с остатками прошлогодней листвы, ничего не вижу. Я даже не в чёртовом Тревелине — дом деда на самой окраине.
«Ты уже видела горы? А к реке спускалась?»
Неужели папа совершенно меня не знает? Разве не понимает, что я городская девочка, привыкшая к комфорту и хорошей жизни. Мне чужды походные условия и романтика сельского бытия. Отец точно издевается, полагая, что горы и реки смогут заменить мне нормальную школу, весёлый шопинг и вкусный латте в любимой кофейне.
«Милая, не плачь, вот увидишь, тебе понравится это место».
И снова бегу. Не замечаю холода. Не вижу ничего вокруг. Что тут можно полюбить? Грязь? Нищету? Противную погоду? Или может равнодушного грубияна-деда?
Слёзы душат. Ноги безбожно скользят. Но я всё равно бегу. Пока в какой-то момент не начинаю задыхаться от нехватки кислорода.
«Я люблю тебя, Рита».
«Поверь, так надо, дочка».
Ни одного «прости», ни намёка на «сожалею». Но окончательно отец сумел разрушить веру в себя одной единственной фразой:
«С днём рождения, родная! Оторвись там, как следует!»
Сгибаюсь пополам и тихо стону. Бросить меня в жалком захолустье на произвол судьбы — лучший подарок к семнадцатилетию.
Не знаю, как долго длится моё безумие, но рада, что рядом нет ни души. Мне не нужна жалость окружающих, мне вообще больше никто не нужен!
Постепенно прихожу в себя и медленно бреду всё дальше по утоптанной дорожке, со всех сторон окружённой голыми ветками кустарников.
Шаг-другой и я спускаюсь к каменистому берегу небольшой реки. На удивление спокойной и живописной. Подхожу ближе к воде, отмечая, что та кристально чистая и до глубины прозрачная. В лучах утреннего солнца она кажется нежного голубого цвета со слегка бирюзовым оттенком. У самого берега переливающимися кристаллами поблёскивают мелкие льдинки. Ступаю по ним, безжалостно разрушая старания морозной ночи, и как маленькая наслаждаюсь забавным хрустом. А затем замираю.
Мои кеды. Вчера, безвозвратно испорченные, а сегодня, натянутые
