Бог Войны - Рина Кент
Поэтому я удвоил свои усилия. Попытался стереть из памяти прошлое, ее болезнь и все, что могло ухудшить ее состояние.
— Я не вещь, с которой ты можешь поиграть, а потом выбросить, когда тебе надоест, — слезы текут по ее щекам, когда она постукивает себя по груди окровавленными пальцами. — У меня есть чувства. Есть эмоции и сердце, которое разбивали слишком много раз, но оно отказывается умирать. Мне надоело давать тебе свободу. Надоело плясать под твою дудку, выполнять твои требования и терпеть твой контроль над моим поведением.
— Это все, что ты запомнила? Требования и контроль твоего поведения?
— Я помню, как ты заставил меня подслушать разговор между моими родителями, когда они обсуждали мое ухудшающееся состояние. Мама хотела, чтобы меня положили в клинику, но папа не согласился и хотел сменить мне терапевта. Ты сделал это специально, чтобы я почувствовала себя виноватой в том, что стала причиной их ссор, и не стала возражать против передачи опекунства тебе. Ты требовал, чтобы я бросила пить, а когда я не подчинилась, связал меня и заставил глотать таблетки. Я помню, как ты приказал мне регулярно принимать лекарства, а когда я отказывалась, запер меня в психушке на несколько месяцев, пока я не стала умолять тебя вытащить меня оттуда. Ты сменил мне психотерапевта, разлучил меня с друзьями, с которыми я любила проводить время, и внес меня в черный список всех клубов Великобритании. Ты установил устройство слежения на мой телефон и запретил мне снова водить машину. Ты заставил людей следить за мной повсюду. Мне не разрешалось пить, веселиться или даже самостоятельно выходить на улицу, и единственными моими спутниками были твои люди, мои родители, твои родители, Ари и Сеси. Ты превратил мой мир в позолоченную клетку, так что да, все, что я помню, — это требования и контроль.
Теперь она плачет. Чем дольше она говорила, тем более надломленным становился ее голос, и под конец она уже едва могла говорить.
Все, что она помнит, происходило задолго до ее последнего приступа, закончившегося амнезией. Значит ли это, что она не помнит, что послужило спусковым крючком?
Может, она притворяется?
Доктор Блейн сказала, что Ава, как и любой нейродивергентный человек, склонный к травмам, делает акцент на негативном, а не позитивном, и в некоторых случаях может предпочесть полностью стереть все хорошие воспоминания, чтобы вписать реальность в свое восприятие.
Если моя жена думает, что я большой злой волк, который разрушил ее жизнь и построил для нее красивую позолоченную клетку, у меня нет возможности изменить это восприятие словами. Чем больше я буду настаивать на своем, тем более параноидальной она станет, и в результате ее мозг может отключиться.
Я совершил эту ошибку до того, как она упала с лестницы и потеряла память. Я пытался объяснить, что да, я заставил ее выйти за меня замуж, но все остальное произошло не по той причине, по которой она думала.
Моя жена не смогла смириться с правдой, и весь этот разгром закончился трагедией. Поэтому я ни при каких обстоятельствах больше не буду идти этой дорогой.
— Ты ничего не скажешь? — ее страдальческий голос и заплаканное лицо ничем не отличаются от осколка стекла, вонзившегося мне в грудь.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — спрашиваю я с притворной беспечностью.
— Оправдание? Объяснение? Попытаешься заставить меня поверить, что это все неправда и что я более психически неуравновешена, чем мне казалось. Заставишь меня, как обычно, сомневаться в своих суждениях? Разве ты не эксперт в манипулировании и запугивании?
— Я не вижу в этом смысла, — я делаю шаг вперед. — Позволь мне промыть твои раны.
— Отойди от меня! — она вскакивает, и стул опрокидывается, когда она наступает на осколок стекла.
Я замираю, увидев, что он глубоко вонзился в ее ногу, и отступаю на два шага назад.
— Я ухожу. А ты просто стой на месте. Я уйду и позову Сэм, чтобы она помогла тебе, хорошо?
— Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю!
Мои ноги снова останавливаются, когда я встречаюсь с ней взглядом.
— Я весь во внимании.
Она шмыгает носом, от боли ее дыхание становится прерывистым, а тело неконтролируемо дрожит.
— Тебе было весело водить меня за нос все эти месяцы и заставлять верить, что я могу быть нормальной? Тебе доставляло удовольствие давать мне надежду, заделывать трещины в моем сердце, прекрасно зная, что ты снова разобьешь его вдребезги?
— Я не нахожу удовольствия в твоей боли, Ава.
— Лжец! — кричит она. — Прекрати мне врать! Прекрати мучить меня! Просто прекрати!
Теперь она ходит вперед-назад по стеклу, и, черт возьми, клянусь, я чувствую, как каждый этот осколок вонзается мне в грудь.
— Хорошо, хорошо… — я поднимаю обе руки в знак капитуляции. — Я скажу все, что ты хочешь. Просто перестань причинять себе боль. Пожалуйста.
Мне нужна вся моя сила воли, чтобы не подхватить ее на руки и не вытащить стекло из ее кожи. Но я знаю, что, если сделаю это, она начнет бушевать. Как непредсказуемый ураган.
Я бросаю взгляд на шкаф, где у меня лежат экстренные транквилизаторы. Мы разложили их по всем комнатам в доме и во всех машинах, на которых ездим.
После того случая, когда она упала с лестницы, я пообещал, что больше никогда не позволю ей зайти так далеко. Все, что мне нужно — это сделать ей один укол, и все встанет на круги своя на какое-то время.
Пока мне не придется принять трудное решение. Опять.
Ава останавливается и наклоняет голову.
— Ты пожалел меня, не так ли? Посчитал меня несчастной девчонкой с кучей проблем, поэтому женился на мне, чтобы почувствовать удовлетворение, да? Все было ложью. Твои слова, твои действия, твои обещания. О боже мой.
— Все не так, — я делаю один шаг вперед, два…
На третий она наклоняется, хватает окровавленной рукой большой осколок стекла и направляет его на меня:
— Держись от меня подальше!
Блять, блять, блять…
Я часто читаю книги по истории о том, как прошлое повторяется, часто в бесконечном цикле, но я никогда не думал, что это может быть буквально.
И реально.
В прошлый раз моя жена держала нож. Сейчас это острый и чертовски смертоносный осколок стекла, который вонзается ей в кожу.
Кровь стекает по ее ладоням и запястьям, затем капает на деревянный пол в тошнотворном ритме, пока она дрожит, шмыгает носом и издает тихие стоны боли.
Она в полном беспорядке, и я не могу отогнать мысль о том, что это я виноват,
