Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик
— Мама! Ну, мама! Пойдем домой, уже поздно, я спать хочу.
Здесь я была бессильна: как бы Лариса себя ни вела, она мать. Но сама Лариса в этот момент вряд ли об этом помнила. Грубо отпихнув девочку, она матерно выругалась. На Ксюшу это не произвело никакого впечатления, видимо, она привыкла.
— Пойдем, мамочка, ну, пойдем!
Я хотела вмешаться, чтобы предотвратить новый залп ругательств, но этого не понадобилось. Виктор взял девочку за руку, обнял Ларису и повел, шепча ей что-то на ухо, от чего та смеялась не переставая. Когда они ушли, веселье разом кончилось. Любаша, впрочем, еще пофанфаронила несколько минут, но наконец и она широко зевнула. Я разложила диван в гостиной и постелила им постель, надеясь, что они пока уберут со стола в саду. Напрасные надежды. Когда я вернулась в сад, то застала там все тот же беспорядок, а Любаша и Коля, раскисшие, сидели на стульях, как выброшенные на берег медузы. Коля отклеился от стула, вяло поблагодарил меня и побрел в дом, Любаша тоже поднялась, правда со второй попытки и с моей помощью. Она растроганно облобызала меня и убрела вслед за своим пупсиком. Виктор все не возвращался. Вышла посидеть в сад, даже по ночным запахам сада чувствовалось, что уже август, звезд на небе высыпало полным-полно, и все такие крупные! Ночь была довольно теплая, но я все равно озябла и вернулась в дом. Дверь в гостиную была закрыта и свет погашен, но слышался мурлыкающий Колин голос, значит, еще не спят. Я пошла в ванную и уже собралась набрать в нее воды, но вдруг спохватилась — я такая усталая и сонная, что могу расслабиться и уснуть. Решила ограничиться душем и долго стояла под ним, наслаждаясь тем, как нежно сбегают по телу струйки воды и уносят с собой накопившуюся за долгий, утомительный день усталость из моего тела, и даже горечь из моего сердца им удалось в какой-то мере смыть. Когда, освеженная, я вышла из ванной, в доме царила уже полная тишина. Я поняла, что Виктор остался ночевать у Ларисы, расстроилась сначала, но потом подумала, на манер Скарлетт, что сегодня сил у меня нет ни на что, я подумаю об этом завтра. И, закрыв входную дверь, отправилась спать. Несмотря на все мои благие намерения, поднимаясь по лестнице, я так ясно представила себе Виктора с Ларисой, ласкаюших друг друга, что мне даже стало нехорошо, и я была вынуждена прислониться к стене.
Отдышавшись немного и отругав себя как следует за неуместные мысли, я открыла дверь и вошла в спальню. Зажгла бра, развязала пояс халата и вдруг увидела, что в моей постели кто-то лежит! От испуга я чуть не закричала, но вовремя зажала рот. Лежа на боку и слегка посапывая, безмятежным сном спал Виктор. Когда же это он пришел? И что мне теперь с ним делать? Я собиралась поставить ему раскладушку на кухне, а он, извольте видеть, забрался в мою постель и спит себе сладким сном! Теперь получается, отправляться в кухню должна я? Но у меня сегодня был такой длинный и трудный день, я сильно устала, и что, в награду за все мои хлопоты меня ждет раскладушка на кухне? Есть от чего расстроиться и прийти в отчаяние. Ну уж нет! И я сильно потрясла Виктора за плечо — никакой реакции. Тряхнула его изо всех сил, он пробормотал что-то неразборчивое и уснул еще крепче. Да что же это такое, его и пушкой не разбудишь! Может быть, взять и облить его водой? Правда, постель намокнет, но только с одного края, а с другого вполне можно будет приютиться. Я уже собралась спуститься в кухню за водой, но мне в голову пришла другая мысль. Он много пил и крепко уснул, если я тихонько лягу с другого края, то мы сможем проспать до утра в одной постели, так сказать, автономно, независимо друг от друга. А если я встану раньше его, то он и вообще об этом не узнает. Мысль соблазнительная, но опасная. Вдруг я крепко усну, а он проснется и увидит меня? Не решит ли он, что дорога для него открыта и все теперь можно? Да, но с другой стороны, если я все-таки оболью его водой, он может расшуметься настолько, что разбудит гостей внизу, объясняй потом, что тут происходит, то-то Любаша вдоволь нахихикается. В общем, все дело заключается в том, чтобы определить, насколько крепко он спит, выпил он сегодня столько, что проснуться ну никак не должен. Для верности я опять его сильно тряхнула за плечо и, наклонившись к самому уху, позвала по имени, он даже не шелохнулся, знай себе тихонько посапывает. Я погасила свет, скинула халат и, натянув в темноте ночнушку, юркнула под простыню. Сначала я даже дышать боялась, но все было тихо, Виктор дышал ровно и глубоко.
Постепенно я успокоилась, расслабилась и уснула. Мне снилась очень большая и широкая река, я плыла в теплой воде, наверное, я опять рыбка, радуясь, подумала я. Но нет, руки у меня вполне человеческие, я их ясно вижу, хотя плыть так необыкновенно легко, тогда, может быть, я русалка? Солнце зашло за тучку, стало прохладно, и я вышла на берег, вышла вполне нормально, ногами, так, значит, я все-таки человек? Отчего же тогда мне так легко и радостно? Ощущение такое, что весь мир полон радости и света и я — его неотъемлемая частица, а не что-то досадное и случайное. Тихонько смеясь, я поворачиваюсь лицом к реке и вижу, что оттуда выходит человек, высокий, темноволосый, седина на висках, маленький белый шрам на скуле, темно-карие глаза смотрят ласково, губы улыбаются. Наверное, мы знакомы, но я не помню его имени, легкая тень досады омрачает мое радужное настроение, но тут же рассеивается, какая я все-таки глупая! Здесь в мире радости и света это не важно, это все пустяки, просто он — такая же частица этого мира, как и я. И я тоже начинаю улыбаться ему. Человек подходит совсем близко, я вижу загорелую кожу с капельками влаги, курчавые, то черные, то седые волосы на груди. Мне интересно, какая у него кожа на ощупь, и я кладу руки ему на плечи: кожа упругая, чуть прохладная, ну да, он же только что из воды. И вдруг я начинаю собирать губами капли воды у него с груди, это лучшее, что я пила когда-либо в жизни! Он тихо смеется, я слышу, как смех рокочет у него внутри, и от его смеха легкие веселые мурашки бегут у меня по шее и плечам. Наконец все капли кончились, те, что не успела выпить я, выпило солнце. Я поднимаю голову, он находит мои губы, но не целует, а слегка касается своими, неожиданно сухими и горячими, и при этом шепчет: «Женя, Женечка!» Это касание и этот шепот так сладостны, я, не раздумывая, привстаю на цыпочки, прижимаюсь к нему всем телом, закидываю руки ему на шею и, закрыв глаза, покрываю мелкими поцелуями его лицо. Человек прижимает меня к себе так, что становится тесно в его объятиях. Эта теснота не гасит моей радости, наоборот, добавляет ее, потому что я не забыла, я точно знаю, что мы всегда можем слиться, войти друг в друга, стать друг другом, и сияющим солнцем, и ласковой водой, и радостью, и всем этим миром. Но человек, так тесно прижимающий и что-то тихо шепчущий мне, видимо, еще не знает этой истины, не понимает ее, потому что еще крепче прижимает, сдавливает так, что становится трудно дышать, и негромко стонет. Я открываю глаза, чтобы сказать ему, что нет никаких причин для страдания, но почему-то темно, нет ни солнца, ни реки, только объятия по-прежнему тесны. Проходит секунда, длинная, как год, прежде чем сон окончательно отступает, и я начинаю сознавать, что сейчас ночь, вернее, почти утро, я в своей постели, и обнимает меня каким-то чудом проснувшийся Виктор. Я вскрикиваю и начинаю отбиваться как безумная, но это непросто, это вообще невозможно, находясь в плену его рук, будучи оплетенной его ногами. Он еще крепче обнимает меня и шепчет мне прямо в ухо:
