Зеленое солнце - Марина Светлая
— Вот суки! — взвился Назар, услышав любимую фамилию, и все-таки поднялся с кровати и оглянулся по сторонам в поисках футболки. — Вы что предприняли?
— Ну, людей успокоили, патруль усилили.
— Стах в курсе?
— Да, сказал, что разберется, но тут еще все хуевее походу. Они тока шо на новый прииск заехали, а там охрана. В замес не лезут, но и не уезжают, обступили все, контролировать собрались. Угрожают, что сегодняшнюю добычу не выпустят.
— Вооружены?
— Да, со стволами.
— Заебись, — Назар тряхнул головой, пытаясь поставить ту на место, обнаружил одежду валяющейся на полу и наклонился, чтобы подхватить. Башке это, конечно, не понравилось, но он снова сцепил зубы так, что желваки заходились. Уж чего-чего, а слабости он воли давать не мог. Права не имел. И без того же… хватит.
— Вы там продержитесь полчаса. Я скоро буду, — проговорил он, натягивая джинсы.
— Хлопцы нервничают. До́бычу пока остановили. Рабочие впряглись тоже.
— Сдерживай. Приеду — сам буду с ними разговаривать.
— Давай, Кречет. Жду!
На том и отключились.
Назар натянул футболку, набросил куртку. Нашел ключи. Выскочил на улицу, влез в салон машины, вытащил из-под сидения обрез, кинул его на штурманское кресло. И рванул на копанку, продолжая игнорировать состояние, в котором все еще пребывал — будто голову ватой напихали, и звуки, запахи, цвета — все воспринималось именно так, будто сквозь вату.
Ни буйства красок леса — какое буйство среди ночи, ни рева машины. Ничего. Все из него вытеснено ватой. Вынуто. И никому не нужно.
Проселочная дорога. Грунтовка. Подсохшая грязь, благо хоть колеса не вязнут. Вырубка. Прииск. Несколько тачек, суровые, будто высеченные из камня лица, освещаемые фонарями и фарами. Будто перемешанные с движущимися лесными тенями, они и на людей-то не похожи. Гномы земляные.
Шарахнула дверца. В руках — холодный ствол. Точно такими же холодными сейчас были его глаза. Холодными и страшными, и если бы он самого себя увидал в зеркало, то, возможно, и ужаснулся бы. Но Назар ничего уже не боялся так сильно, как сплоховать. И подвести Стаха, единственного, кого все еще считал кем-то своим. Кем-то важным. Кем-то, ради кого стоит бить наотмашь и быть битым. Драться, бороться и пусть даже подставлять самого себя. Нихрена он не был птицей. Преданность его — чисто собачья. И он сам это знал о себе.
— Кречет! — угрюмо выкрикнул Антон, двинувшись к нему, пока он шел вперед и осматривался. Никого в траншеях нет, мотопомпы не работают, тишина. По ту сторону — несколько джипов, вдоль которых прохаживаются хлопцы, некоторых из них он даже узнавал — местная гопота, кто с Шамраями работать не хотели или периодически быковали. Были и неизвестные, которых первый раз сейчас увидал. И Петро Никоряк с сыном Максимом тоже были. От вида последнего Назар поморщился. Задрало его это семейство.
— Ну что, парни, а теперь по-взрослому поговорим? — спросил Назар. Спокойно и холодно, почти не повышая голоса, но, следом за этим зазвучал низкий, будто от земли исходящий ропот копачей.
— И кто ты такой, чтоб с тобой разговаривать? — донеслось до него.
— Да Шамрайская шестерка он, нехер его слушать, — это уже Макс. Отец зыркнул на него, и он заткнулся. Назар хмыкнул и сощурился.
— Кто я такой, здесь все знают, — гаркнул он. — А вот вы от кого прикатились и какого хрена на чужом прииске делаете?
— А напомнить, что добыча тут незаконная. Стах Шамрай забылся, походу. Все к рукам прибрал. А не бывает так. Делиться надо. Если не делишься, то недолго и голым остаться.
— Ну нихрена ж себе! — присвистнул Кречет. — Вроде, Стах Шамрай жадным никогда не был. Если мало показалось, то это ваши проблемы, не наши, мы свое блюдем. Огласите условия, я ему передам.
— Поздно уже оглашать, — рявкнул парламентер. — Теперь будет так, как мы скажем. Начальство у нас серьезное, лучше не тягаться.
— Шамраи, значит, места эти разведывали, все обустраивали, а эти на готовое! Мы с ним годами, а эти пришлые! Со Стахом хоть ясно, как работать! — теперь уже голоса доносились из-за спины Кречета, будто бы поддержкой ему, но он слишком хорошо знал, что мужичье как раз преданностью не отличается — кто больше даст, к тем и пойдут. Были, конечно, прикормленные. Но всех не прикормишь.
Словно бы в подтверждение его слов, испытывая чужую алчность, вожатый этих «понаехов» хищно усмехнулся и обратился ко всем сразу:
— С Балашом работать получше будет. Он без посредников всем сраки прикроет. Прокурор новый, слыхали? И безопаснее, и по бабкам — не обидит. Потому определяйтесь сразу. Или сдаете намытый янтарь нам, или валите. Без обид, мужики.
— А потом чуть что — прокурор ваш сразу всех и повяжет, — отозвался в ответ Назар и дернулся к своим, судорожно соображая, чем перекрыть, что противопоставить, и, кажется, знал, чем и как. Потому говорил уверенно, пусть и приходилось сдерживаться ярость, которая клокотала под кожей: — Не было случая, чтобы Стах не вытащил, когда нужна была помощь. Штрафы за вас вносил, меры безопасности были все отлажены, зарабатывать давал. Вы знаете, что я правду говорю. Каждый сталкивался. Так вот что еще скажу. Впредь намытое на этом участке будете себе оставлять. С вас — плата за возможность работать. Таксу установим справедливую. А сколько намыли — все ваше, реализовывайте как считаете нужным, отреза́ть вас от перекупщиков никто не будет. Пятак богатый, вы сами видите. Все остальное остается по-прежнему — и патрули, и крыша от Стаха.
— Да где ты, щенок, крышу возьмешь, против Балаша? — расхохотался Петро. — Кто вы и кто он!
— А это наше дело. Как-то тебя это не волновало, когда Стах Макса твоего откупал по прошлой осени, да? Благодарен даже был. Потому мы либо остаемся при своем и отстаиваем, либо рассыпаемся и тогда нас никто не защитит. Свое слово я сказал.
И его слово слишком сильно превышало возложенное на него дядькой. Нет полномочий, но, черт подери, вариантов же тоже нет. Они ведь почти договорились уже, почти решили, Стаху придется принять, иначе людей доведут. Янтарь — херня, если людей баламутят. Будут люди — будет янтарь. А без людей ничего не будет.
