Франсин Риверс - Алая нить
Сьерра рассказала новость Алексу, желая проверить свои предположения по поводу его реакции, и лучше было узнать это сейчас, чем позднее, если он вдруг передумает и захочет сойти с выбранного теперь пути.
— Я слышал, — отклик его прозвучал тихо, нейтрально.
— Одра сказала?
— Нет. На прошлой неделе, когда я был в офисе, позвонила Элизабет. Она и сказала.
Сердце Сьерры дрогнуло. Она даже не предполагала, что он до сих пор может поддерживать связь с бывшей любовницей.
— С тех пор как она уехала, это был наш единственный разговор, — сказал Алекс, казалось, прочитав мысли Сьерры. — Я знаком с человеком, за которого она выходит замуж, еще со времен поездки в Коннектикут, — продолжал он. — Она однажды уже была обручена с ним, но передумала. Он выпускник Гарварда, юрист. Очень богат. Происхождение семьи уходит вглубь веков, к отцам-основателям. Это был выбор ее отца. — Алекс самокритично усмехнулся. — Мне он понравился. Когда я посмотрел на него объективно, я увидел, что он довольно-таки приличный человек.
Сьерра набралась мужества:
— Может, Элизабет позвонила тебе в надежде, что ты передумаешь.
— Эта мысль приходила мне в голову, — ответил он мягко. — Вот почему я рассказал ей, что делаю все возможное, чтобы помириться с женой.
Сьерра закрыла глаза, представила, какую, по всей видимости, боль причинили бы ей эти слова, будь она на месте Элизабет.
— И что она на это сказала, Алекс?
— Сказала, что очень сожалеет.
Сьерре стало жаль Элизабет. Она последовала совету Дэнниса и несколько минут в своей ежедневной молитве посвящала Элизабет Лонгфорд. Таким образом она избавилась от враждебности к ней. Она и сейчас молилась во время паузы в разговоре со своим отлученным от семьи мужем.
— Сьерра, поговори со мной. Крикни на меня. Скажи что-нибудь.
— Мы никогда не осознаем, как много людей страдает из-за наших поступков, не так ли, Алекс? Понимаешь, одно следует из другого. Я ужасно злилась на тебя, когда мы переехали сюда. Я отказывалась прислушиваться к тому, чего хотел ты или в чем ты нуждался. Думала только о себе. Я так сильно обижала тебя. Я обидела и Элизабет.
— К ней ты не имеешь никакого отношения.
— Имею. Если бы я была такой женой, какой мне следовало быть, ты никогда бы не обратил на нее внимания. Так что я тоже, как и ты, несу ответственность за ее боль.
Он сказал что-то по-испански.
— Ты напоминаешь мне твою мать.
Она прослезилась, услышав эти слова. Лучшего комплимента он не мог ей сделать.
— Я все еще скучаю по ней. Иной раз увижу что-нибудь или прочитаю о чем-то, что могло бы рассмешить ее, и иду к телефону звонить, набираю первые цифры номера, прежде чем вспоминаю, что ее нет в живых.
— Мне следовало быть с тобой, — сказал он хрипло.
Вместо этого он был с Элизабет. Сьерра смахнула слезы и ничего не сказала. Пройдет ли эта боль когда-нибудь?
— Я пытался найти способ уйти… — тихо сказал Алекс.
— Из нашей семьи.
— Нет, от того, что происходило у меня с Элизабет. Чувство вины съедало меня заживо. Я знал, что ты нуждаешься во мне, но не мог с этим справиться и не мог смотреть тебе в глаза. Не мог смотреть в глаза твоей матери. Я был абсолютно уверен, что в ту минуту, как она посмотрит на меня, она сразу все поймет. А тут папа со своей отповедью по телефону. Я, конечно, понимал, что он прав, но я терпеть не могу, когда меня отчитывают и указывают мне, что делать. Так случилось, что к тому времени, когда я приехал туда, я уже был на взводе и настроен воинственно. У меня были наготове тысячи оправданий и аргументов. После панихиды мы с папой крупно поссорились. Он заявил, что ему стыдно за то, как я обращаюсь с тобой. А письмо твоей матери стало последней каплей. Это было невыносимо.
— Что же было в письме?
— Она написала, что всегда знала, с того момента, как увидела нас вместе, что я тот человек, который тебе нужен. — Он помолчал и затем добавил сдавленным голосом: — Она написала, что всегда любила меня и гордилась мною как сыном.
Они проболтали за полночь, из-за чего утром у Сьерры были воспаленные глаза. После обычного рабочего дня она пришла домой, приготовила обед для детей и прилегла на диван почитать Библию. Когда она очнулась, разбуженная Клэнтоном и Каролиной, было уже десять часов вечера.
— Мы идем спать, — сказал Клэнтон.
Сьерра попыталась вернуть себе ясность мыслей и рывком поднялась с дивана.
— Я вовсе не собиралась спать. Который час?
— Недавно звонил папа, — сообщила Каролина. — Он будет звонить тебе в десять тридцать.
Они оба поцеловали мать перед сном и поднялись наверх.
Сидя в ожидании телефонного звонка, Сьерра принялась разглядывать лоскутное одеяло Мэри Кэтрин. Ее вдруг осенило, что не только чувства ее подверглись изменениям, но и то, как она смотрела на мир и происшедшие события. Она вспомнила экстаз первых месяцев после обращения в христианство. С ранних лет ей много рассказывали об Иисусе, и только теперь она поняла, Кто Он есть. Творец, Спаситель, Всемогущий, Царь царей, Господь господствующих. Это озарило ее сознание, как вспышка звезды на небе. Жаркий белый свет ослепил ее на некоторое время. Ее так поразило неожиданное просветление в мыслях, а душа так сильно тянулась ко Христу, что все остальное она была не в состоянии видеть отчетливо и ясно. Сьерра даже и не пыталась увидеть. Она знала только одно: Иисус любит ее. Алекс не любит, а вот Бог — да. После долгих месяцев скорби и полного хаоса она тогда почувствовала себя счастливой. Полной надежд. И в придачу ко всему защищенной.
А потом Алекс вернулся в ее жизнь, вновь расшатывая с таким трудом построенный фундамент. Она уже успела привыкнуть к жизни без него. Рон находился здесь же, рядом, окрыленный любовью, готовый в любую минуту выйти на сцену и сыграть главную роль. Она работала, несла свою ношу и свою долю ответственности. Дети были устроены в новую школу, с удовольствием ходили в церковь. Клэнтон перестал драться. Каролина успокоилась по поводу оценок.
«Почему сейчас, Боже?» — кричала она тогда. Почему все не может оставаться как есть? Почему Алекс не может уйти из моей жизни навсегда, как он того хотел?
Но тогда ее глаза только-только начинали привыкать к свету. Казалось, с каждым днем она видит жизнь — себя — все яснее благодаря Писанию, молитвам и ежедневному общению с Иисусом. Она смогла заглянуть в самые отдаленные, пыльные, грязные уголки своей души. Христос осветил их все.
С болью, очень ясно и отчетливо она увидела свою роль в разыгравшейся драме.
Ее душа наполнилась горечью, когда она осознала прошлые и настоящие грехи, которые совершала по привычке, и те, которые ей не хотелось признавать. Алекс не единственный, кто виноват. Сьерра словно стояла перед зеркалом полностью обнаженная и видела, какой она была инфантильной, эгоистичной, преисполненной жалости к самой себе, обвиняющей, вечно недовольной.
