Семь месяцев - Хулина Фальк

Я скучаю по Майлзу, хотя он всегда рядом со мной. Я так хочу просто положить голову ему на грудь и поговорить с ним так, будто в мире нет никаких забот. Я скучаю по посиделкам на кухонном острове, когда он готовит для нас, пока я краду нарезанные овощи только для того, чтобы увидеть, как он хмурится, хотя и знает, что я знаю, что он рад видеть, как я ем. Я даже скучаю по тому, как я будила его ночью, только потому что мне нужно в туалет.

Я не люблю темноту. Меня она пугает, поэтому я всегда прошу его пойти со мной. Он ни разу не жаловался. Но в последнее время я не бужу его, даже не знаю почему. Он бы пошел со мной, я знаю, что он бы пошел, но какая-то часть моего мозга боится его отказа. Что, если он рассердится на меня?

Что, если он так ненавидит, что я его бужу, что однажды он сорвется и скажет, что никогда меня не любил. Потому что он любит меня сейчас. Но я знаю, что все порчу, не разговаривая с ним.

Дело не в том, что я боюсь его любви. Боже, я думаю, что влюбленность Майлза в меня — это лучшее, что когда-либо случалось со мной. Но я боюсь потерять его снова, хотя и не делаю вид, что меня это не сильно волнует.

Я люблю его. Я люблю его так сильно, что это причиняет физическую боль, потому что я понятия не имею, как ему об этом сказать. Я не могу просто подойти к нему и сказать: «Кстати, я тоже тебя люблю». Это определенно было намного проще, когда мне было тринадцать. Тогда я понятия не имела, что значит любить кого-то.

Велика вероятность, что я до сих пор не знаю, что это значит. Но я стараюсь, ладно? Я точно знаю, что люблю Майлза. Но откуда я знаю?

Ни разу в жизни я не жаждала, чтобы кто-то заговорил со мной так сильно, как Майлз. Ни разу в моей жизни мысль о том, что я буду вдали от кого-то, не была настолько болезненной, что меня могло стошнить. Ни разу в жизни мое сердце не просило меня встать, броситься в чьи-то объятия и просто повторять эти три маленьких слова снова и снова.

И ни разу я не молилась об окончании боя.

— Послушай, если ты хочешь развода, Эмори, просто скажи это. Пожалуйста. Я не могу больше этого терпеть…

— Она сделала это, — бормочу я.

Часть меня молится, чтобы он этого не услышал, но он слышит. Майлз всегда меня слышит.

— Кто что сделал? — Он подходит ко мне, заползает на кровать и садится напротив меня. Его ноги скрещены, колени касаются моих. Как будто он только что не сказал, что, по его мнению, я хочу с ним развестись.

— Моя мать, — говорю я ему. — Я про неё. Я спросила, откуда она узнала о CPS, потому что я никогда ей не рассказывала, и ты тоже не говорил. Она сказала, что слышала разговор Айрис в коридоре с каким-то другим коллегой, но я усомнилась в этом, потому что, несмотря на то, как мало мне нравится эта женщина, она казалась профессионалом. Наверняка она не стала бы ходить и рассказывать всем о твоем деле. — Я задыхаюсь, потому что говорила слишком долго и слишком быстро. — Моя мать призналась, что просмотрела твои файлы, потому что услышала упоминание твоего имени. Но я ей не поверила и накричала на нее. Я никогда не кричала на мать. Должно быть, это испугало её так же, как и меня, потому что в тот момент она сказала мне правду, Майлз.

— Правду? — Он тянется к моей руке. Он просто держит её, поглаживая большим пальцем мою кожу, чтобы успокоить мои нервы. Это помогает. Это действительно помогает. Почему это помогает?

Он должен злиться на меня за то, что я не разговариваю с ним. Он должен ненавидеть меня за то, что я ребенок моей матери, потому что эта женщина буквально пыталась разрушить его жизнь.

— Она сама сообщила о тебе. Она не хотела, чтобы я выходила замуж за тебя, и поэтому сделала это. Видимо, мысль о том, что я стану мачехой Брук, настолько ей противна, что она предпочла бы, чтобы Брук ушла. Или, ну, она надеялась, что это вызовет у нас такой сильный стресс, что наш брак не удастся, и мы разведемся всего через несколько недель после свадьбы. — Чем дольше Майлз держит меня за руку, тем больше успокаивается мое дыхание. Мне нравятся его прикосновения. Мне нравится его тепло на мне. — Я не думала, что она когда-нибудь сможет стать такой…

— Любимая, — спокойно говорит Майлз, — дыши.

Я делаю глубокий вдох. Мое тело обвисает от облегчения, когда кислород попадает в легкие. А может быть, потому, что он снова назвал меня любимой. Никогда не думала, что смогу скучать по прозвищу.

— Это больше не имеет значения, Эм. Слишком поздно. Она сделала это. Мы прошли через это. Нет необходимости уделять ей ни минуты нашего времени.

Он прав. Я не хочу общаться с женщиной, которая сделала бы что-то подобное. Я не хочу знать такого человека.

— Ты — все, что у меня осталось, Майлз, — говорю я, чувствуя, как начинается водоворот. Да пошли вы к черту, гормоны.

Меня пугает то, что у меня есть только один человек, к которому я могу обратиться со всем. Один человек, который может быть мне домом, зваться моей семьей.

— Вы с Брук — моя семья. И очень скоро у нас будет сын. — Я смотрю на него, даже сквозь размытые глаза. — Я не хочу развода, Майлз. Я хочу, чтобы ты любил меня. Я хочу любить тебя. И Брук. И этого ребенка. Я хочу все это. Я хочу, чтобы в нашей семье все сложилось.

Уголок его губ приподнимаются, голова склоняется набок.

— Правда?

— Да, правда.

Майлз распутывает мои ноги, поднимая каждую на свои бедра, прежде чем притянуть меня к себе на колени.

— Почему? — спрашивает он, почти прижавшись губами к моим. Я уже чувствую его вкус на языке.

Боже, мне так сильно хочется его поцеловать. Просто придвинуться, почувствовать, как мягкость его губ прижимается к моим, почувствовать, как его язык сливается с моим.

— Потому