Николь Фосселер - Под шафрановой луной
Марта подняла на нее сияющий взгляд.
– Замечательно! Не правда ли, мое сокровище, – вновь повернулась она к Джоне, – замечаааательнооооо! Правда, моя прелесть? Дададааа?
Джона воодушевленно заверещал и принялся хлопать ручками по лицу бабушки, хватая ее за сережки. Майя прикусила губу и захихикала. Слишком забавно было наблюдать, как ее мама, всегда такая выдержанная, охотно дурачилась с малышом. Впрочем, не она одна: все обитатели Блэкхолла, включая Джеральда, лезли из кожи вон, чтобы развлечь Джону, и баловали его сверх всякой меры.
– Наконец в этом доме вновь воцарилась гармония, – недавно вздохнула Хазель, когда они с Розой устроили на кухне короткую чайную паузу. Потому что гости, профессора и студенты, снова начали посещать Блэкхолл – подискутировать с профессором Гринвудом, расширить свои познания и отведать состряпаннный Розой ростбиф с легендарным соусом.
– Копия ты в этом возрасте, – заявила ее мать. Она часто говорила это о своем внуке.
– Мамина копия! – послышались возгласы, когда друзья семьи впервые заглянули в прелестную плетеную коляску из ивовых прутьев с нежно-зеленой заслонкой.
Майя в очередной раз убедилась в справедливости этих слов, когда Джона повернул к ней личико, протянул пухлые ручки и рассмеялся, засверкав первыми зубками, напоминающими рисовые зернышки. Потом мальчик стал серьезным, послышалось ласковое «жужужууу». Он унаследовал темные волосы Майи, смуглый оттенок ее лица и карие глаза Гринвудов. Но только Майя видела, что его ротик однажды превратится в полные губы, как у его отца, а за толстыми щечками скрывается характерная линия подбородка Рашида. И только Майя знала, что внутренняя уравновешенность маленького мальчика, порой напоминавшего матери китайского Будду, объяснялась не только тем, что все вокруг старались его осчастливить. Давала о себе знать кровь спокойного, сдержанного арабского воина, текущая в жилах ребенка, кровь, которая дала слабину всего на две ночи. Майя ошибалась, думая, что сможет забыть. Джона напоминал ей об этом каждое мгновение, но он же давал силы жить дальше.
– Ты уходишь? – спросила Марта, заметив, что Майя надела карамельное выходное платье и плоскую шляпку в тон.
– Да, выпью чаю с Эмми.
В июле, после отъезда последних английских солдат из госпиталя Скутари, Эмми тоже собрала вещи и вернулась в Англию, но теперь чувствовала себя в Оксфорде неуютно и размышляла, что делать с собственной жизнью.
– Пойдем, моя прелесть, нам пора, – Майя протянула руки к Джоне.
– Ах, оставь его мне, – попросила Марта и прижала к себе малыша. – Вам наверняка надо многое обсудить, отдохни от материнских забот хоть на несколько часов!
Майя хотела что-то ей возразить, но тут зашла Хазель с серебряным подносом и перебила ее, протягивая письмо:
– Ваша почта!
– Спасибо, Хазель.
Служанка сделала книксен и покинула их, но при этом успела лукаво подмигнуть Джоне, на что тот отреагировал блаженным «Хе-хе-хе!».
– О, открытка от Ангелины! – засмеялась Майя и подняла послание. Отметив два месяца назад пышную свадьбу, во время которой Блэкхолл и сад лопались и трещали от громких гостей и поздравлений, свежеиспеченная миссис Пенрит-Джонс отправилась в свадебное путешествие: Мадейра, Рим, Милан, Венеция, Флоренция, Марсель.
– Из Парижа. «Я заказала столько новых платьев, накупила столько шляп и туфель, что вернусь в Лондон с двумя огромными новыми чемоданами», – посмеиваясь, зачитала Майя. – Она горячо упрашивает меня немедленно приобрести один из новейших кринолинов, пригрозив, что не согласится видеться со мной в обществе, если я и впредь буду ходить в простых нижних юбках. Твоя тетя крестная передает тебе поцелуй, любовь моя, – сообщила она Джоне и послала ему звонкий воздушный поцелуй.
– Что такое? – озабоченно поднялась Марта с Джоной на руках, увидев, как побледнела Майя, взяв в руки следующее письмо.
– От Ральфа, – прошептала она, – из Глостершира.
– Вот как! Великий военачальник наконец вспомнил, что у него есть жена и ребенок! – последовал комментарий Марты.
После рождения Джоны она втайне от Майи написала Ральфу несколько строчек и сообщила, что его жена произвела на свет здорового мальчика, – с неподражаемой сухостью и резкостью Марты Гринвуд, которые должны были поразить адресата, как громкая пощечина. Но Ральф, очевидно, не понял намека – во всяком случае, до сих пор, до октября, он упорно молчал.
– Ну, рассказывай! Что же, интересно, понаписал твой господин супруг?
– Он просит позволения посетить меня, – Майя изумленно опустила письмо, – если возможно, на следующей неделе.
– Самое время!
Марта до сих пор не имела ни малейшего понятия, что именно произошло между дочерью и зятем. Но у нее не возникало сомнений: виноват в размолвке исключительно Ральф Гарретт.
– Ты хочешь с ним видеться? – тихо спросила она.
Но Майя не ответила. Развод! Он точно попросит развод, застучало у нее в голове. Очевидно, Марта почувствовала страх дочери, подошла к ней и взяла за руку.
– Неважно, чего он хочет, – он тебе ничего не сделает! Мы, Гринвуды, так глубоко укоренились в Оксфорде и столько пережили – если что, справимся и еще с одним маленьким скандалом! – Марта поцеловала дочь в щеку. – Ни о чем не беспокойся и наслаждайся общением с Эмми, ладно? Передавай ей от меня привет!
– Хорошо, – вздохнула Майя и ответила на поцелуй матери, а потом прижалась губами к нежной розовой щечке Джоны.
– Слушайся бабушку!
– Ой, какую ерунду говорит мама! Джона всегда слушается, да, ангелочек?
Майя с улыбкой покинула комнату, слушая нежное воркование матери.
– А чем мы с малышом займемся сегодня после обеда? Будем жевать пальчики? Режется еще один зубик, делает больно? Какой злой, нехороший зубик!
– Маа-бааа, – согласился Джона.
Они молча стояли друг против друга. Прошел почти год с тех пор, как они виделись в последний раз – на Сидней-плейс в Бате. Та встреча оставила глубокие раны. И Ральфу тоже, поняла Майя, – взгляд его серых глаз был какой-то побитый.
– Хорошо выглядишь, – чуть помедлив, проговорил он, оглядывая ее. И это не был дежурный комплимент: спустя несколько месяцев после родов в Майе еще было несколько лишних фунтов, но полнота украшала ее, придавая ей новую женственность. Зеленая юбка каскадом и корсет под зеленой блузой с пышными рукавами подчеркивали сияние кожи, ее темный оттенок. Густые, разделенные на пробор сияющие волосы были просто подколоты по обе стороны и с вплетенными в них зелеными лентами свисали на спину.
– Спасибо, и ты.
Это тоже была не пустая ответная вежливость, а чистая правда. Нелегкий период жизни не наложил на Ральфа особенного отпечатка. Даже дополнительный год канцелярской работы, что ему пришлось провести в Адене, никак не отразился на его приятной наружности с легкой ноткой ребячливости. Он был в штатском, в шоколадного цвета костюме, который очень шел к песочным его волосам и легкому загару, прижившемуся на коже.
