Джоанна Макдональд - Игры на острове
— Рэйних — это по-гэльски папоротник-орляк, — пояснил Алесдер. — Это одно объяснение названия. А другое выводят из фразы, обозначающей «Мокрое место».
— Ну что же, каждое может тут сгодиться, это точно. Только взгляните на него. — И Нелл провела перед собой рукой, указывая на пустынное величие Мора. Она напрочь позабыла о жжении в легких, боли в ногах и обломанных ногтях.
— Возможно, это как раз ландшафт, который никогда не терял своих прав или свою индивидуальность, — предположил Алесдер, доставая из кармана рюкзака потрепанный томик стихов Нормана Маккрэйга. — Если вы хотите, я вам прочту то стихотворение.
Когда Нелл кивнула, он сказал:
— Оно называется «Человек в Эссинте», и Маккрэйг пишет о другой равнинной местности, дальше на север, но, думаю, некоторые его мысли сюда тоже подходят. Он задается тем же вопросом, который и вы задавали раньше.
Кому этот простор принадлежит? —Тому кто заплатил иль, может,Мне, раз я — частица этого простора?Но дать ответ не в человечьих силах,Лишь в Божьих, он под силу лишь, погодеИ лишь ее неутомимым слугам —Воде и ветру, солнцу и морозу.
Алесдер закрыл книжку и пристально всмотрелся в этот дикий непокоренный кусок Мора у горной стены.
— И он прав, верно?
— Поэтому я чувствую вину, что владею Талиской, — пробормотала Нелл.
— Да, но вы ли им владеете, или он завладел вами? — загадочно спросил Алесдер.
— Вы сказали точно так же, как говорила бабуля Кирсти.
Нелл вдруг прижала руки к животу, в котором ужасно громко заурчало:
— Боже мой, я ведь голодна. В этом вашем бездонном рюкзаке есть какая-нибудь еда?
— Сколько хотите, — улыбнулся он. — Но вы сможете получить ее, только если пообещаете мне крепко в нее вцепиться. Я не для того нес ее сюда наверх всю дорогу, чтобы вы вывалили ее за камнем.
Между ними вдруг раздался взрыв тишины, разделившей их невидимой стеной. Нелл вспыхнула, яростно покраснела, но не от гнева — от стыда. Она не могла догадаться, как Алесдер узнал о ее ужасной привычке и сколько времени он уже об этом знает, но то, что он знает и признал это, было очищением (катарсисом). Нелл чувствовала себя так, будто он застал ее за постыдным занятием, освобождающейся вместе с рвотой от чего-то, обладающего редкой красотой, и этим навсегда испортившей это нечто прекрасное. Будто продукт ее извращенных привычных рвот обернулся то ли испорченной Венерой Милосской, то ли Тадж-Махалом, или же залил — как некий отвратительный потоп — весь чарующий не покоренный человеком пейзаж под ними.
Нелл зажмурилась, глубоко вздохнула, снова открыла глаза и встретилась с его прямым взглядом, требующим ответа.
— Обещаю, — прошептала она, протягивая руку за предложенным сандвичем.
Для отказа не было никакого основания. Алесдер ясно дал ей понять, что в ее тайну посвящен, и не делал из этого секрета, но не произнес ни слова критики или упрека. Любопытно, что она не рассердилась, как тогда, когда выслушала резкие увещевания Финеллы и Флоры. Нелл даже почувствовала себя легче. В конце концов, возможно, старый мудрец был прав: «разделенные трудности — это уже половина трудностей».
— Как вы узнали? — через какое-то время спросила она, откусывая от сандвича.
— Это неважно, — ответил Алесдер. — А вот что важно — чтобы вы бросили. Перестали вносить сумятицу в ваши аппетиты. Мне больше нравится та Нелл, у которой есть вкус к жизни.
— Он есть, — невнятно возразила она с полным ртом.
— Нет, нету. У вас аппетит к еде, но сейчас у вас также есть и этот ненасытный аппетит на имидж, который заставит снова рвать. Вы повернули с ног на голову самодисциплину и от этого заболели.
Несколько минут она не отвечала, механически жевала сандвич, заталкивая его в горло. Чувство голода испарилось вместе с самоуважением. Она почувствовала себя беззащитной, опасно близкой к слезам, а жалость к самой себе частично объясняла чувством отвращения к самой себе. Была ли она настолько безнадежна, что не могла остановиться, или же сочувственная поддержка Алесдера может помочь ей побороть эту привычку?
Алесдер нарушил тишину первым:
— Это я только потому говорю, что о вас забочусь, Нелл. Меня не заботит ваше тело, которое вы, кажется, очень стараетесь превратить в скелет. Я не забочусь ни об этих модных маленьких нарядах, в которые вы одеты, ни о светлых кудрях, в которые вы превратили свои чудесные ореховые волосы. Меня заботит настоящая Нелл, именно та, которая существует за всем этим, по которой я страдаю, что она может измениться, а то и вовсе исчезнуть — из-за всего этого.
Алесдер улыбался ей так искренне, что у нее не осталось никаких сомнений в его преданности. Нелл не могла больше сдерживаться и заплакала. Пейзаж, недоеденный сандвич, Алесдер — все закрылось мокрой пеленой. Она почувствовала, как что-то коснулось ее руки, и увидела, что это носовой платок, протянутый сильной загорелой рукой. Она благодарно взяла платок и закрыла им лицо.
Алесдер тихо сидел рядом с Нелл, пока она всхлипывала, сопя. Замечание о тайной привычке лишило ее самообладания. Алесдер вообще-то был человеком, «не будившим спящих собак», любителем ровных взаимоотношений, даже если это означало плавание по морю подавленных эмоций. Он с тревогой почувствовал, что под ним закачалась лодка, угрожая выкинуть его за борт в пугающие подводные течения. И он поторопился эту лодку выправить и удержаться.
— Верите или нет, но эта долина дальше еще красивей, — сказал Алесдер, и Нелл благодарно отметила, что тон его голоса добрый, но без жалости. Он встал и протянул ей руку: — Не угодно ли Нелл Маклин встать?
ГЛАВА 16
«Нелл, дорогая, ты великолепно выглядишь! Впервые в жизни я на самом деле горжусь тобой. — Искусно накрашенный рот Дональды, казалось, заполнял все поле зрения Нелл. Этот рот, наглухо захлопнутый в присутствии сливок и шоколада, но широко раскрытый при разговорах на темы калорий и холестерина, выражал радость по поводу абсолютно новой фигуры Нелл. — Теперь ты, должно быть, вышла из десятого размера. Ты ведь не остановишься, так, дорогая? Для женщины восьмой размер — это шик; это то, что нужно. Знаешь, с костями уже ничего не поделать. Но даже женщины с тяжелыми костями влезают в восьмой размер, если на этих костях нет жира».
«Однако я себя чувствую такой слабой, мамочка. Иногда не знаю даже, смогу ли ноги переставлять, и горло все время воспалено».
«Что ж, это того стоит, разве нет? — быть изящной и элегантной. Я тебе всегда повторяла, что красота требует жертв».
