Вирджиния Эндрюс - Хевен
– Когда та видел Тома? – нетерпеливо перебила я его.
– И ты, естественно, тоже скоро его увидишь. – Логан грустно улыбнулся, увидев выражение моего лица. – Да не расстраивайся ты, у него все в порядке, он классный парень, Хевен. Подожди, сама убедишься.
Мы приближались к Мартинз-роуд, небольшому району (здесь обитал народ победнее), это всего в дюжине кварталов от величественного особняка, где жила Фанни.
– Миссис Салли Тренч держит дом для престарелых, вот она-то и ухаживает за твоим дедом. Я слышал, что твой отец ежемесячно переводит деньги на его содержание.
– Наплевать мне, что делает отец.
Однако на самом деле я была удивлена, что он проявляет заботу и посылает деньги для старика, которого почти никогда не замечал.
– Не так уж ты равнодушна к отцу, как хочешь показать. Может, он выбрал и не тот путь, но зато вы все живы и здоровы. Фанни вроде не жалуется, да и у Тома все в порядке. А когда ты отыщешь Кейта и Нашу Джейн, то порадуешься и за них. Хевен, ты должна научиться ожидать лучшего, а не худшего. Так ты поможешь себе быть счастливой, а не несчастной.
У меня было тяжело на сердце, душа болела, когда я смотрела в сторону Логана. Когда-то я тоже верила в такого рода философию. А теперь нет. Я пыталась придерживаться такого образа мыслей с Китти и Кэлом, стараясь сделать им лучше, а судьба обманула меня, а может, и всех нас. Что говорить о невинности, когда ее нет? Как повернуть вспять стрелки часов и сказать «нет» Кэлу?
– Хевен, я никогда и никого не буду любить так, как я люблю тебя! Я понимаю, что мы оба молоды и неопытны, а мир полон других людей, которые, может быть, покажутся нам привлекательными. Но в эту минуту мое сердце в твоих руках, и ты можешь бросить его и раздавить. Не делай этого со мной.
Я онемела и застыла, охваченная чувством вины и стыда, оттого что являюсь совсем не такой девушкой, какой он меня представляет.
– Пожалуйста, посмотри на меня. Я хочу, чтобы ты меня любила, а ты даже не даешь до себя дотронуться, обнять себя. Хевен, ведь мы уже не дети. Мы достаточно взрослые для того, чтобы испытывать соответствующие эмоции и радости.
Еще один, которому хочется кое-что поиметь от меня!
– Моя семья доставляет мне столько хлопот, что я удивляюсь, как это мне вообще удалось подрасти, – выдавила я из себя.
– А мне кажется, что ты и подросла что надо, и фигурой не подкачала.
Его неуверенная улыбка исчезала по мере того, как глаза становились все более серьезными. И в какой-то момент я увидела в них столько любви и преданности, которые мог вместить только океан. Любви и преданности ко мне, ко мне! Вечная любовь, забота и верность. Сердце запрыгало в груди, и в какой-то момент мне почудилось, что появилась надежда там, где ее и быть не могло.
– Что с тобой, – спросил он, когда я прибавила шагу. – Я что-то не то сказал? Опять? А ты помнишь тот день, когда мы поклялись принадлежать только друг другу?
Я помнила тот чудесный день не хуже Логана – когда мы лежали на берегу реки и давали друг другу детские клятвы в вечной любви. Теперь-то я знала наверняка, что ничто не вечно.
Тогда было легко давать клятвы, думая, что ни Логан, ни я никогда не изменимся. А теперь изменилось все. Если я и была когда-то достойна его, то сейчас уже нет. Оказывается, чувствовать себя отребьем с гор было даже не так унизительно, после того как я впервые дала Кэлу дотронуться до себя, чувствовать себя еще одной потаскушкой, позволившей мужчине воспользоваться ее услугами.
– Наверное, у тебя никогда не было ни одной девушки, кроме меня? – спросила я с горечью в голосе, которой он, похоже, не заметил.
– Были просто свидания, и только.
Мы достигли Мартинз-роуд. И на углу увидели огромный дом-чудовище, покрашенный бледно-зеленой краской с оттенком прибойной пены, чем-то напоминавший цвет глаз Китти. При доме имелся большой двор с хорошо подстриженным газоном. Мне трудно было представить, что дедушка спрятан где-то в этом огромном доме. Старые кресла-качалки, расставленные на террасе, пустовали. Почему бы дедушке не сидеть в кресле и не вырезать фигурки?
– Если хочешь, я подожду здесь, пока ты там с ним будешь беседовать, – задумчиво предложил Логан.
Я разглядывала все эти высокие узкие окна, представляла себе внутренние лестницы и думала о том, что дедушка сейчас так же плохо держится на хромых ногах, как некогда бабушка.
Дом выходил на обсаженную деревьями улицу. Все дома по улице выглядели ухоженными. Перед каждым был газон, а на ступеньках террас или у дверей лежали утренние газеты. Одетые по-домашнему владельцы домов выгуливали собак.
Часто ночами я оказывалась в Уиннерроу, на сумеречных пустынных улицах, где не было людей, не лаяли собаки и не пели птицы и вообще не было слышно ни звука. В этих кошмарных снах я бродила в поисках Нашей Джейн, Кейта и Тома. Но дедушку не искала ни разу, будто уверенная, что он всегда будет жить в нашей горной хижине, – мне так хотелось.
Логан сообщил мне:
– Я слышал, что твой дедушка помогает в уборке дома, чтобы оплачивать проживание и питание, когда отец забывает или опаздывает заплатить Салли Тренч.
Солнце, недавно поднявшись над горизонтом, уже поливало долину своими раскаленными лучами. Здесь не чувствовалось освежающего дуновения ветерка, как наверху, в Уиллисе. Надо же, всю жизнь я считала, что долина – это рай на земле.
– Ну, пошли, – сказал Логан, беря меня под локоть и направляясь через улицу к выложенной кирпичом дорожке. – Я посижу здесь, на террасе. Можешь не торопиться. У меня впереди целый день. Целая жизнь, чтобы провести ее вместе с тобой.
Толстая нечесаная женщина лет пятидесяти пяти услышала мой робкий стук, с большим интересом осмотрела меня и открыла дверь из металлической сетки.
– Мне сказали, что здесь проживает мой дедушка, Тоби Кастил, – заявила я.
– Да, дорогуша, есть такой. Какая ты вся из себя стройненькая, ну очень стройненькая, прямо куколка. И цвет волос мне нравится, и губки – ну просто, как говорится, для поцелуев. – Она вздохнула, взглянула на свое отражение в ближайшем окне и поморщилась, потом снова повернула голову ко мне. – Приятный старичок, я испытываю слабость к таким, как он. Я приняла его, когда никто больше не хотел его брать. Поселила в хорошей комнатушке, а кормлю так, как он никогда не ел, десять к одному, даже двадцать. Люблю держать пари, дурная страсть. В моем деле приходится рисковать. Народ хитрый, ох, хитрый. Приезжает молодняк, привозит родителей, говорят, будем платить, а сами не платят. Уезжают – и только их и видели, а какой-нибудь старик или старушка сидят тут всю жизнь и ждут, ждут, что к ним приедет кто-нибудь, а никто не едет и писем не шлет. Позор, такой позор, как ведут себя некоторые дети, когда родители состарятся и ничего с них не возьмешь.
