Кэтрин Уэбб - Полузабытая песня любви
Димити медленно спустилась по лестнице и застала Валентину у кухонного стола, потрошащей рыбу.
– Ну, с возвращением в страну живых.
– Как давно я здесь? – спросила Димити.
– Три дня. И все это время ты только и делала, что потела и несла всякую чепуху.
Валентина наскоро вытерла руки о фартук и подошла к дочери. Она отвела волосы со лба Димити и стала рассматривать ее порез. Теперь рана уже начала затягиваться и представляла собой прямую темную полоску. Шишка значительно уменьшилась, и синяк побледнел, став желтовато-коричневым.
– Кто это тебя так? – спросила мать и ткнула указательным пальцем в ранку так сильно, что Димити вздрогнула.
– Никто. Я ударилась сама.
– Согласись, это было с твоей стороны не слишком умно, да? – сказала мать и пристально посмотрела Димити в глаза. На миг во взгляде Валентины промелькнуло нечто, заставившее дочь насторожиться. Что-то недосказанное. Казалось, мать почувствовала облегчение. Затем она сжала губы и снова занялась рыбой.
– Я умираю с голоду, можно что-нибудь поесть? – попросила Димити.
Валентина сверкнула глазами на дочь и слегка нахмурилась, однако потом она смягчилась:
– Хлеб в глиняной миске, и мистер Браун принес нам немного сливового варенья, которое сварила его жена. Оно вон там. – И она указала на банку грязным ножом. – Ну и как тебе показалась та далекая страна, которую ты ездила посмотреть?
В вопросе прозвучало явное презрение, причем до такой степени откровенное, что Димити подумала, не скрывается ли за ним что-то еще. Что-то такое, название чему она даже не могла подыскать. Уж не зависть ли?
– Там было… – Она замолчала, не зная, какие слова выбрать. Как передать, что жизнь там оказалась такой сладкой, такой богатой на цвета, открытия и общение с Чарльзом, такой легкой и новой, что старые слова, которыми она прежде пользовалась для описания разных вещей, теперь совершенно не годились для того, чтобы передать ее впечатления. – Там было очень жарко, – сказала наконец она.
– О, это звучит замечательно, – съязвила Валентина. – А заработала ли ты деньжат помимо позирования?
Димити непонимающе смотрела на мать.
– Пытался он с тобой переспать?
– Нет, – ответила дочь не раздумывая.
Валентина фыркнула:
– Жаль. Я была почти уверена, что он это сделает. Вдали от дома можно не церемониться. Ну, ты, наверное, не очень-то и старалась. Или, может, ему просто нравятся женщины иного рода, а? – Она недобро улыбнулась.
Димити вспомнила их поцелуй, прикосновение Чарльза и то, как крепко он ее обнял. Эта картина оказалась лучшим щитом от колкостей матери. «Он бы занялся со мной любовью! – хотелось ей выкрикнуть. – Если бы не Селеста, это бы произошло. Он не свободен, таковы были его слова. Но он пошел бы на это, он этого хотел. И он это сделает».
Сила этой мысли удивила Димити и едва не вызвала улыбку.
– Думаю, ты права, – сказала она спокойно.
– Пойди помойся, когда поешь. От тебя воняет, как от скисшего молока.
В первые два дня после того, как лихорадка прошла, Димити быстро уставала. У нее под глазами оставались темные круги, и она двигалась осторожно, словно старуха. Ей хотелось быть красивой, когда она увидит Чарльза. Хотелось выглядеть так, как она, наверное, выглядела в том переулке в Фесе. Чтобы ее кожа светилась на солнце, а в глазах сверкали искорки. Поэтому она ждала. Теперь ей пришло в голову, что Блэкноул не что иное, как маленькая, сырая, унылая и невзрачная деревушка. Собственно, она всегда была сырой и тоскливой, но Димити никогда раньше не задумывалась, до какой степени она незначительна. Какое жалкое существование влачат здесь люди, когда изо дня в день занимаются однообразным трудом и тянут свою лямку. У них нет ни времени, ни возможности облокотиться на перила балкона и почувствовать, как головы касается горячее солнце, в то время как внизу шумит и дышит древний город. Они ходят, глядя себе под ноги, потому что здесь нет ни желтовато-красных гор, ни широкой полосы пустыни, которая притягивала бы глаз, удивляла, пугала и манила своим горячим ветром, несущим жажду. Блэкноул был однотонным. Еще стояло лето, но его цвета казались мертвыми… Он напоминал фотографию в газете, такую неясную и тусклую, будто плывущий с моря туман размыл на ней все очертания и теперь лишь тени да оттенки серого позволяли передать форму всего, что на ней есть. Когда Димити закрывала глаза, она видела реку алой крови, текущую по мощеной улице, любовалась ярко-синими козьими шкурами, растянутыми на склоне холма, замечала развеваемый ветром лимонно-желтый шарф, повязанный на женской шее цвета черного дерева, и похожих на причудливых птичек детей в одеждах бирюзового цвета. Димити видела и саму себя в ярко-розовом, как цветы бугенвиллеи, одеянии, стоящую в широком луче медно-красного солнечного света, от которого ее волосы полыхали ярким огнем.
Неделю спустя после того, как ее привезли в «Дозор», Димити решила, что выглядит достаточно хорошо, чтобы пойти в «Литтлкомб» и встретиться с Чарльзом. Она не придала значения тому, что никто из его обитателей не пришел ее навестить. Ни Чарльз, ни Делфина. Это из-за Валентины, решила она. Любой порядочный человек, которому доводилось встретить ее мать, после этого обходил их дом стороной. А поскольку виновата была именно мать, то Димити решила не говорить ей, что скоро уедет. Что, покидая Блэкноул, Чарльз Обри на сей раз заберет ее с собой . Для тебя, Мици, я сделаю все. Несмотря на нетерпение, она шла к «Литтлкомбу» медленно, потому что не хотела прийти туда потной и запыхавшейся. Никаких признаков того, что в доме кто-то есть, не наблюдалось, но синий автомобиль стоял на подъездной дорожке, и его вид вызвал у Димити улыбку, с которой девушка никак не могла справиться и которая так и осталась на лице, когда она постучала в дверь. В душе все пело от радости. Долго никто не отвечал, хотя Димити показалось, что она слышит, как в доме кто-то ходит, а в темном кухонном окне ей почудилось промелькнувшее лицо. Затем дверь открылась, и Димити увидала Селесту. Улыбка у гостьи постепенно исчезла. Они смотрели друг на друга через порог и ничего не говорили. Селеста выглядела уставшей, но решительной.
– Ты, я вижу, поправилась, – произнесла наконец она.
– Похоже, да, – ответила Димити.
Под недобрым взглядом женщины ее мысли, казалось, рассыпались на мелкие кусочки, и это смущало.
– Что ж, я рада. Что бы между нами ни произошло, я не желаю тебе зла.
Селеста скрестила руки на груди, натянув шаль повыше, и Димити показалось, что та стала выше ростом и жестче. Словно высечена из камня. Димити не могла больше глядеть Селесте в глаза, поэтому она посмотрела вниз, на разделявшую их землю перед порогом. Небольшой отрезок садовой дорожки длиной не более ярда. Но внезапно это расстояние стало больше ширины пролива, разделяющего Англию и Францию. Она слегка покачнулась, словно на мгновение потеряв равновесие. Ее руки дрожали.
