Если бы - Оксана Фокс
Глава 26
Первое предсказание доктора Гейтса не сбылось – Ян хорошо перенес полёт в Уилмингтон. Не сбылись и следующие, которые предписывали ухудшение состояния пациента и давали пару недель жизни вне стационара. На побережье Северной Каролины, у берегов темно-синего Атлантического океана, Лина с мужем провели осень и встретили Рождество.
Они поселились у кромки дикого пляжа, вдалеке от городского шума. Деревянный коттедж с большой террасой огородили пустынные частные владения, которые простирались вдоль густого соснового леса. Живя отшельниками, супруги не знакомились с соседями, не вникали в происходящее за пределами трех миль, не интересовались новостями.
Двустворчатая дверь со стеклянными вставками издавала тонкий всхлип, изредка открываясь для близких друзей, и еще по утрам, когда приходила домработница.
Совет правления "OSGC" назначил Андрея Старкова генеральным директором. Ян готовил его к должности более семи лет: методично расширял полномочия, знакомил с главными игроками отрасли и ключевыми людьми. Чрезвычайно аккуратный в делах, он предусмотрел все: за неимением собственных детей выбрал наследника сам, взрастил и твёрдо поставил на ноги, так же, как всегда стоял сам – уверенно и основательно. Когда Олсены путешествовали, Андрей возглавил материнскую компанию, приняв на себя временное руководство, и окончательно утвердил наставника в выборе приемника. Ян любил Андрея и гордился им, как отец гордится сыном. Теперь, он мог оставить дела на время или... навсегда.
Лине не пришлось ничего перестраивать. Пять галерей управлялись толковыми кураторами, которых она наняла по рекомендации мужа. Школа в Дорчестере обходилась без неё, благодаря старанию молодого директора и его команды. Раз в неделю Лина просматривала почту и отвечала на звонки, корректируя лишь финансовые вопросы.
Укрытые от дорожный развязок частоколом исполинских сосен и гладкими валунами со стороны океана, супруги придумали свой маленький мир. Они посвящали время себе. Наверстывали упущенное семимильными шагами, заполняя пробелы коротких семейных отношений и заново открывая друг друга.
Лина удивилась, узнав, что Ян просыпается до рассвета и выпивает две чашки чая, ещё в постели, просматривая текущие документы. Ей доставляли радость ранние подъемы. Она осторожно выбиралась из кровати, чтобы не потревожить чуткий сон мужа, и готовила на маленькой кухне простой деревенский завтрак. Традиционную овсянку, которой она забила полки шкафов, пришлось отправить в мусор – Ян ее с детства не выносил. Всему другому предпочитал сочный ростбиф с хрустящей корочкой или жаренные яйца с беконом. Но ростбиф с беконом, как и многое другое, пришлось исключить, ежедневно отыскивая достойную альтернативу большим и маленьким исчезающим радостям. Ян не возражал против диеты, как и против бесконечного приема лекарств. Всеми силами он помогал поражённым болезнью органам, исправно выполнять свои функции.
Олсен недолго усидел в инвалидном кресле – ему наскучила терраса на второй день после приезда. Ян хотел размяться, хотел двигаться, и спуститься к океану. В физическом плане, Лина стала самой крепкой и сильной в их семье. Она поддерживала и страховала некогда крупное тело, которое потеряв пятьдесят фунтов, стало неловким и уязвимым. Но Ян быстро научился управляться с ходунками, а спустя неделю смог гулять с тростью. Неестественная худоба, которая шокировала в больнице, больше не пугала. Лина постепенно перестала дрожать над каждым самостоятельным шагом мужа, привыкнув, как и прежде, всецело доверять ему. Опьяненный морским воздухом дух, подчинил себе организм и заслуженно ликовал.
Держась за руки, супруги бродили по пляжу, когда Яну доставало сил. Сбрасывали обувь, подкатывали штанины и шлепали босыми ногами по воде. Они смеялись и дразнили прибой, что ледяными пальцами обвивал ступни и настойчиво тянул за собой. Лина собирала в подол плоские, обточенные водой камни, и следуя четким инструкциям, не терпящего возражения тона, искала оптимальный угол для броска, пытаясь научиться игре в "блинчики", которую Ян называл "стоун-скипинг". Лина визжала от восторга и бросала мужу на шею, всякий раз, когда удавалось заставить гальку бесконечно прыгать по слепящей изумрудной глади. Она расстилала широкий плед на песке; выкладывала на скатерть содержимое маленькой корзины для пикника и тянула Яна за руку. Невзирая на запрет, они выпивали немного вина, ровно столько, чтобы кружилась голова от толики острого наслаждения держать в руке тонкую ножку бокала, гладить пальцами хрупкое стекло и вдыхать терпкий запах, который мешался с солеными нотами океана. Нагретые бедра и плечи соприкасались сквозь хлопковую ткань, льнули друг к другу, стремясь слиться в целое. Вода замедленными движениями меняла декорации: выцветала, бледнела и постепенно темнела, пока солнце таяло за горизонтом, разливая по небу прощальное закатное марево.
Ян привлекал Лину к себе. Худые узловатые руки укрывали от прохлады сумерек. Она опускала голову ему на плечо, закрывала глаза и слушала тихий низкий голос, запечатывая в сердце каждую особенную гласную. Ян вспоминал родителей; говорил о детстве и юности, перебирал в памяти школьные годы, точными словами передавал гамму чувств, которые владели им на покоренных вершинах. Эти монологи повторялись ежедневно, потом Ян заговорил о покойной жене и сыне. Пропитанные горечью слова менялись на спокойные выражения и отстранённые интонации. Обнимая широкие и хрупкие плечи, Лина понимала – муж помирился с собой и простил. Она старалась не замечать, как все труднее ему даются длинные фразы, как всё чаще он путается в воспоминаниях, заминается и бросает рассказ на середине.
– Ты знаешь, твои глаза цвета английского неба, я говорил тебе?
– Серые, – улыбалась Лина, брала мужа за руку и терлась подбородком о шершавую ладонь.
Ян нетерпеливо оборачивался и долго вглядывался в её лицо:
– Разве небо в Дорчестере серое? А в Дорсете, Сомерсете, Хемпшире? Нет. Оно сияет как начищенное столовое серебро и отражает море – самое прекрасное в апреле.
– Как красиво…
– Неужели не видела? Нужно сесть в Пуле на парусную яхту и выплыть на середину Ла-Манша, чтобы увидеть именно такой оттенок, мой любимый – твоих глаз. Когда я встретил тебя, первой мыслью было, что я непременно покажу тебе это место, когда привезу к себе, навсегда...
– Ты так и поступил, любимый, – шептала Лина и улыбалась в изнеможённое лицо, зная, чего бы ни стоило – не заплачет.
Ориентируясь на свет в окнах единственного коттеджа, словно мерцание маяка в раскинувшейся на много миль тёмной пустыни, они медленно возвращались. Они совершали пешие прогулки всю осень. До наступления зимы Ян отказывался пересесть в
