Марина Палмер - Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе
3. Все хорошо, что хорошо кончается. Выступление прошло вовсе не плохо, учитывая, что мы с Фло в то время даже не разговаривали. А после выступления мы поцеловались и помирились. Конечно же, чисто дружески.
4. Я в первый раз предприняла попытку приготовить мусаку. Не имею никаких возражений против того, чтобы этот опыт стал последним. В любом случае я предпочитаю соблазнять в спальне.
5. Удовольствие от членов моих поклонников вознаградит меня за всю жестокость и одиночество, существующие в этом мире, и заставит забыть обо всем…
6…ну, может быть, не обо всем, но о многом.
7. Как оказалось, у Фелисии есть сердце, и я открыла путь к нему: эмпанадас. Как просто!
8. Могло быть и хуже, чем танцевать с холодной рыбиной. Могло бы быть и еще хуже — например, я танцевала бы с холодной рыбиной вроде палтуса или камбалы. Или, что еще того хуже, у меня вообще не было бы партнера: ни просто рыбины, ни палтуса, ни камбалы. Тогда у меня не оставалось бы причины находиться в culo del mundo. Вообще никакой причины.
9. Если так подумать, то это просто благословение небес, что Сантьяго не хочет отношений. Целыми днями с ним можно только и делать, что кувыркаться в сене. Ведь подумайте, скольких разговоров о лошадиных породах мне удалось избежать между любовными играми.
10. И последнее. Народ Аргентины восстал. Люди поняли, что их судьба в их собственных руках! Прочь, подкуп! Прочь, невежество! Прочь подаяния в виде сандвичей, даже если они и стоят бешеных денег… Счастливый, счастливый Новый год!
3 января 2002 года
Здесь все по-прежнему, в том же состоянии, как и тогда, когда я отсюда сбежала, словно цыпленок, которому отрубили голову. Мой дом не разбомбили, не ограбили, все окна в нем в целости и сохранности. Столы не перевернуты, никто не сломал мой стул и не распорол мою подушку. Какое разочарование! Ну вот, так скучно все со мной всегда и бывает… Хотя есть у меня одна прелюбопытная новость! У нас новый президент — уже пятый за последние две недели. И его имя я хорошо запомнила: Эдуардо Дуальде (без комментариев).
На работе дела идут по-прежнему, что является для меня громадным облегчением. Статуя Свободы слезла со своего пьедестала, как только увидела нас, и сразу же принялась разматывать сотни ярдов зеленой ткани. Из «Тауэр рекордс» по-прежнему гремит ужасная (и очень громкая) музыка. И теперь именно в мои обязанности входит попытаться уговорить их уменьшить звук. Для этого приходится постоянно просить об этом небольшом одолжении продавца. Мне кажется, он включает музыку на такую громкость специально, чтобы заманить меня в свою лавчонку: на мне невероятно короткая юбка, чулки в сеточку и туфли на каблуках.
Автоматические двери «Си энд Эй» постоянно раздвигаются и сдвигаются, в то время как поток покупателей устремляется в магазин и из него, обдувая меня восхитительными порывами свежего воздуха, не дающими потерять сознание от жары между тандами. Уличные попрошайки цыганята продолжают заниматься своими обычными шалостями, вбегая в круг зевак и выбегая из него во время выступления, что, как и прежде, доводит Фелисию до белого каления. Все действующие лица снова на своих скамейках, на своих привычных местах. Старик в серой куртке с капюшоном (не имеет значения, какая стоит жара) рядом с беззубой пожилой женщиной, та, в свою очередь, соседствует c мужчиной, у которого, как я подозреваю, легкий случай синдрома Дауна. Рядом с ним — основатель (и единственный участник?) официального «Фан-клуба «Ла Грига»» — он, как всегда, высоко поднимает плакат из картона, когда это кажется ему уместным и он хочет вызвать поддержку и одобрительные возгласы остальных зрителей.
Единственное, что несколько странно и непривычно, — это удары по кастрюлям и сковородкам, которые почти постоянно слышатся отовсюду. Однако звук доносится откуда-то издалека, и поэтому вполне можно не обращать на него внимания.
— Осторожно! Ты испачкаешь мои брюки! — одернул меня Пабло, когда я нечаянно зацепила ногой его брючину, продемонстрировав окружающим носок. Ой, ну надо же, и кое-что поинтереснее: подвязка, которая поддерживала этот самый носок. Такая faux pas[83] случилась в момент, когда я выполняла обычное украшение в танго, заключающееся в поглаживании лодыжки партнера и одновременном шутливом вращении ступней. Однако сегодня Пабло может шикать на меня сколько душе угодно, ведь я так счастлива оказаться снова на Флорида, и ничто не может огорчить меня.
Я улыбнулась и начала танцевать с закрытыми глазами, пытаясь представить, что танцую с Сантьяго. Открыв глаза, я заметила в толпе Эрнесто — с огромным мешком на спине. Он стоял, опершись на свой велосипед. Я послала ему воздушный поцелуй, в связи с чем поймала на себе один из нехороших взглядов Фелисии. Знаю, я услышу от нее пару «теплых» слов, едва лишь окончится танда. Но меня это не волнует. Я вернулась домой! Мое место здесь!
— Ciao, Princesa! — воскликнул Эрнесто, послав мне ответный поцелуй, после чего запрыгнул на велосипед и весело нажал на педали.
Я снова закрыла глаза и оказалась в объятиях Сантьяго. Но вскоре, решив, что такое поведение все же есть нездоровое, я заставила себя остановиться. И сосредоточилась на том, что я делаю и как я это делаю, подумав при этом: «Вот чем я по-прежнему занимаюсь в culo del mundo!»
9 января 2002 года
За одну-единственную ночь Аргентина превратилась в «банановую республику». И я вовсе не имею в виду магазины. Все случилось позавчера: ожидаемая с ужасом девальвация, которую каждый предсказывал с тех самых пор, когда я переехала сюда почти три года назад. Первое, что сделал Дуальде, став у власти. Курс песо, раньше равнявшийся доллару — el uno рог uno[84], — перестали искусственно поддерживать, и в результате он упал в цене на тридцать процентов. А это значит, я теперь зарабатываю не пятнадцать, а пять долларов в день!
Из-за этого все жители города словно безумные принялись заниматься спекуляцией. В основном каждый пытается получить доллары, прежде чем песо упадет ниже некуда. Другие выходили подхалтурить, и уже сделали своей постоянной работой покупку и продажу долларов в соответствии с колеблющимися рыночными ценами. Обменные пункты, которые, казалось, уже и не жильцы вовсе, снова возродились к жизни. Раньше я недоумевала, зачем они вообще существуют, ибо постоянно пустуют. Теперь же понимаю. Обменные пункты просто пережидали, зная, что наступят такие времена.
Внезапно Аргентина стала страной очередей. Если люди не толпились перед посольствами, то становились в очереди перед casas de cambio. Но обмен денег не ограничивался пространством внутри этих убогих конторок. Сделки совершались на каждом шагу, абсолютно открыто. Уличные торговцы валютой повсюду (внезапно огромное их количество появилось на улице Флорида). Они подходят к вам вплотную и воровато шепчут: «Cambio?»[85]
