Сильвейн Рейнард - Искупление Габриеля
– Однако твоя мать все равно его любила.
– Конечно. – (Габриелю показалось, что эта фраза задела Келли.) – Он был красивым, обаятельным мужчиной. Очень успешным. Добавь к этому превосходное чувство юмора. Не стану скрывать: он волочился за женщинами. Как бы странно это ни звучало, но он обожал мою мать.
В глазах Келли снова заблестели слезы. Ей понадобилось несколько минут, чтобы совладать с эмоциями и нахлынувшими воспоминаниями.
– Видишь, я тоже расстроил тебя своими расспросами, – уже гораздо мягче сказал Габриель.
Келли взмахнула бумажным платком и вытерла глаза:
– Для нас было настоящим шоком узнать, что отец имел любовницу и что у нас есть сводный брат. Одри до сих пор не оправилась от этого шока.
– А ты?
Келли попыталась улыбнуться:
– Я стараюсь следовать тому, о чем говорю своим маленьким пациентам и их родителям. Человек не может целиком контролировать свою жизнь со всеми ее превратностями. Но зато мы можем управлять нашими реакциями на эти превратности. Я могла бы злиться на мать, обвинять ее в жестокосердии, упрекать в том, что она знала о тебе и скрывала от меня твое существование. Но я избрала другой путь: простила родителей и себя и с тех пор стараюсь, чтобы моя нынешняя жизнь была лучше. – Келли опустила голову, разглядывая свои руки, застывшие на коленях. – Мне всегда хотелось, чтобы у меня был брат. Только я никак не ожидала, что ты окажешься настолько моложе меня.
– Не знаю, нужно ли тебе мое сочувствие. Но я искренне сожалею, что встреча моих родителей… попортила жизнь тебе и твоей сестре.
Их глаза встретились.
– Спасибо, Габриель. Самые жуткие ситуации почему-то порождают самые удивительные чудеса. Разве не чудо, что после стольких лет мы сидим с тобой за одним столом? Насколько я знала отца… уверена, он заботился о твоей матери и о тебе. Иначе он не стал бы следить за твоей жизнью и не включил бы тебя в завещание.
– А вот я не уверен, – сказал Габриель, отодвигая тарелку.
– Если бы ты не был дорог отцу, он бы не ссорился с моей матерью. Мы с ранних лет знали, что отцу очень хотелось сына. Но мать заявляла, что двоих детей с нее достаточно и больше рожать она не собирается.
Келли склонилась над тарелкой. Как и Габриель, она почти не притрагивалась к заказанному блюду.
– Жаль, что отец редко виделся с тобой. Конечно, тогда бы нам с Одри досталось меньше отцовского внимания. Но я бы не стала сердиться на тебя, – добавила она, грустно улыбаясь.
– Значит, Одри не желает и слышать обо мне?
– Одри сразу заняла сторону нашей матери, – вздохнула Келли. – В тебе она видит… золотоискателя.
– Я не хотел принимать свою долю наследства, – резко произнес Габриель. – Я взял эти деньги только потому, что моя приемная семья и я сам… словом, мы оказались в тяжелом положении.
– Я ничуть не сожалею, что мы не получили всех денег. – Келли потрепала Габриеля по руке. – Отец жил так, как жил, и какие-то из его поступков имели последствия для всех нас. Но ни его, ни наших матерей уже нет в живых. Настало время простить их всех и двигаться дальше. Ты не сделал нам ничего плохого. Ведь ты мог бы судиться за бо́льшую долю наследства. Ты мог бы появиться на оглашении завещания и шокировать мою мать. Ты мог бы созвать пресс-конференцию или дать интервью какому-нибудь таблоиду. Но ты не сделал ничего подобного. Твои поступки доказывают, что у тебя есть характер. Это одна из причин, почему мне захотелось встретиться с тобой. Думаю, эту встречу нам устроил Бог. – Произнеся последнюю фразу, Келли настороженно посмотрела на сводного брата.
Габриель заморгал:
– Моя жена тоже склонна так думать. Она во всем видит руку Провидения.
Келли допила вино:
– Я склонна согласиться с ней. Прости за любопытство, но что заставило тебя написать Майклу?
– Вряд ли мною руководило Провидение. Хотя, может быть, и оно, – добавил Габриель, играя бокалом с водой. – Боюсь, мое любопытство имело в основном практический характер. Мы с женой подумываем о детях. Вот мне и захотелось узнать о здоровье моих родителей и их родственников.
– На эти вопросы мне ответить легче. Отец умер от сердечного приступа. Он был трудоголиком, а до своего здоровья руки не доходили. Спортом он не занимался, за диетой не следил и ел все, что нравилось. Вряд ли высокий уровень холестерина был у него наследственным, но утверждать на сто процентов не возьмусь. У нас с Одри такой проблемы нет. Что же касается дедушки и бабушки с отцовской стороны, они дожили до преклонного возраста и умерли, как говорят, от старости. Ты слышал о них?
– Вообще ничего. Я даже не знаю их имен.
Лицо Келли погрустнело.
– Как жаль. Мы ими очень гордились. Дедушка, как и ты, был профессором. Он преподавал литературу эпохи романтизма.
– Как его звали?
– Бенджамин Шпигель.
Габриель подскочил на стуле:
– Бенджамин Шпигель? Профессор Бенджамин Шпигель?
– Да. Тебе знакомо его имя?
– Конечно. Он же был ведущим американским специалистом по эпохе немецкого романтизма. В аспирантуре мы изучали его труды. – Габриель поскреб подбородок. – И этот человек… мой дед?
– Да.
– Но ведь он был… – Габриель не договорил. Лицо его выражало неподдельное изумление.
Келли, внимательно наблюдавшая за сводным братом, слегка улыбнулась:
– Да, Габриель. Он был евреем.
Габриель не скрывал своего замешательства.
– Я и не подозревал, что наш отец – еврей. Мать об этом никогда не говорила.
– Я, конечно, не знаю, почему она тебе не сказала. Тут вообще не все так просто. У нашего отца еще в юности произошел крупный разлад с дедом. Он изменил фамилию, став Дэвисом, порвал с родительской семьей и отринул свои еврейские корни. К тому времени, когда он женился на моей матери… это было в тысяча девятьсот шестьдесят первом году… он называл себя агностиком. Так что иудаизмом в нашей семье и не пахло.
Габриель сидел молча, но его мозг лихорадочно работал.
– Надо же, Бенджамин Шпигель, – прошептал он. – Я до сих пор восхищаюсь его работами.
– Дед был хорошим человеком. Думаю, ты знаешь, что в Штаты он приехал в двадцатые годы. А в Германии он был раввином. В Колумбийском университете его горячо любили. Его имя носит одно здание. Учреждено несколько Шпигелевских стипендий. Когда он умер, наша бабушка Мириам создала в Нью-Йорке благотворительную организацию. Я вхожу в ее совет. И не только я, но и несколько наших двоюродных братьев и сестер. Если захочешь примкнуть к нам, мы будем только рады.