Луиза Дуглас - Love of My Life. На всю жизнь
Мы так и заснули на диване, продолжая обнимать друг друга. И впервые за многие недели черная собака тоски оставила меня в покое.
Я уже успела забыть, каково это — не чувствовать себя одинокой.
Меня разбудили звонок мобильника Марка и тяжесть его тела. Он крепко спал, слегка похрапывая, и его сон, как и у Луки, был по-детски безмятежным. Голова Марка все еще лежала у меня на плече, и моя рубашка была влажной под его щекой. Я понимала, что телефонный звонок означает проблемы, но не испытывала ни чувства вины, ни раскаяния. Собственно, я вообще не испытывала никаких чувств. Мне только очень не хотелось, чтобы этот волшебный миг закончился. Убрав волосы, упавшие на любимое лицо, я прошептала:
— Марк, просыпайся. Тебе звонят.
Марк лишь слегка пошевельнулся и что-то пробормотал.
— Марк…
Он открыл глаза, озадаченно огляделся по сторонам и воскликнул:
— Господи! Господи всемогущий! Который час?
Я понятия не имела. В моей беспорядочной жизни часы были ни к чему. Марк достал мобильный из кармана джинсов.
— Нат? Со мной все в порядке, не волнуйся. Все в порядке. Я тут немножко перебрал и заснул в машине… Нет, я могу вести машину… Послушай…
Я покачала головой. Машина осталась на кладбище. На ночь ворота запирают.
— Кажется, меня заперли на кладбище… Я не знаю…
Слава Богу, что Натали не могла оставить детей и примчаться за ним.
— Со мной все будет в порядке. Я возьму такси. Скоро буду дома. Не волнуйся.
Отключившись, Марк отложил телефон и обхватил голову руками.
— Господи… Господи…
— Я заварю чай, а потом отвезу тебя домой, — сказала я. — Не надо так переживать, Марк. Все в порядке. Честно.
Сейчас Марк ничем не напоминал того мужчину с горящими глазами, который зашел вместе со мной в эту квартиру несколько часов назад. Передо мной был уставший, встревоженный, осунувшийся человек, который сидел на диване со спущенными штанами, обхватив голову руками.
Я отправилась на маленькую кухоньку и поставила чайник. От меня пахло сексом, и этот запах напоминал мне о Луке. Я чувствовала себя совершенно обессиленной. Я чувствовала себя живой.
А потом мы с Марком сидели на диване и пили чай. Я положила голову ему на плечо, и он нежно поцеловал мои волосы.
— Хочешь поговорить об этом? — прошептал он.
— Лучше не надо.
— Слава Богу, что это ты, — сказал Марк, и я понимала, что он имеет в виду.
Моя старенькая «Клио» стояла на обочине уже несколько дней. Мотор совсем промерз и не хотел заводиться, но потом все-таки ожил и заурчал. Проехав двенадцать миль до Портистона, я высадила Марка в начале главной улицы, сжала на прощание его теплую руку и медленно поехала вдоль набережной. В такое время никто не мог меня здесь увидеть, а я хотела вспомнить старые добрые времена. В водах пролива отражались огни острова Сил. Я опустила окно и вдыхала знакомый холодный влажный воздух, прислушиваясь к шелесту волн, набегающих на галечный пляж. Я нашла то место, где однажды зимней ночью мы с Лукой сидели в фургоне его отца и смотрели на падающий за окнами снег. Воспоминания об этом немного подняли мне настроение. Но, наверное, окно оставалось открытым слишком долго, потому что на обратном пути в Уотерсфорд я заметила, что на никем не занятом пассажирском сиденье свернулась клубочком моя черная собака.
Я снова была одна.
Глава 8
Все мои лучшие детские воспоминания связаны с семьей Феликоне.
Когда я была маленькой, мать каждую субботу водила нас с Линетт в «Маринеллу». Этого события мы с нетерпением ожидали всю неделю. По случаю похода в ресторан наша мать даже красила губы и взбивала свои реденькие тусклые волосы. Она надевала хорошие туфли и по дороге рассматривала свое отражение в витринах магазинов. У нас с сестрой визиты в «Маринеллу» ассоциировались с теми редкими мгновениями, когда наша мать была почти что веселой.
Анжела всегда работала — либо в ресторане, либо у себя в кабинете. Маурицио хлопотал на кухне и обслуживал клиентов. Близнецы играли со своими машинками и солдатиками либо в самом ресторане, либо на ступеньках у входа. Тихий и серьезный Фабио сидел и наблюдал за играми братьев, но сам никогда к ним не присоединялся.
Жалея девчонок, которые растут без отца, Маурицио всегда устраивал нам королевский прием. Он говорил, какие мы красивые и необыкновенные. Он делал нам небольшие подарки и обращался с нами как с настоящими принцессами. Мы с Линетт принимали все за чистую монету и ловили каждое его слово. С нашей матерью Маурицио тоже вел себя соответственно и был единственным мужчиной, который был способен заставить ее покраснеть. Он целовал ей руку, расспрашивал о здоровье, внимательно выслушивал ответы, а если новости были неутешительными, всплескивал руками и восклицал: «Mio Dio!» После этого он исчезал на кухне и появлялся вновь с каким-то особым, фирменным лакомством, уверяя, что оно обязательно исцелит ее от всех недугов. Он лично обслуживал ее. Съев предложенное угощение, мать промокала губы салфеткой, оставляя на белоснежной ткани розовый след помады, и заверяла, что ей действительно стало намного лучше. Тогда Маурицио театрально осенял себя крестом и возносил коротенькую благодарственную молитву. Линетт и близнецы обменивались многозначительными взглядами. Я наблюдала за тем, как на материнском лице отражается целая гамма чувств. Она была довольна. Анжела следила за происходящим из-за стойки. Ее губы раздвигались в улыбке, но до глаз эта улыбка не доходила.
В ресторане звучала музыка. Обычно это был певец, который напоминал Тома Джонса, но только пел на итальянском. В «Маринелле» всегда царило оживление и не переводились посетители. Там было светло и восхитительно пахло. Там смеялись и разговаривали. Взрослые подходили к нам, заговаривали и трепали по щекам. Это место было полной противоположностью нашему молчаливому холодному дому с его темными углами и устоявшимся запахом моющих средств. Даже наша мать была совсем другой в «Маринелле». У нее появлялся румянец. Она улыбалась. Я часто пыталась представить себе, каково это — быть членом семьи Феликоне. Я воображала, как Маурицио подходит к моей кровати, чтобы подоткнуть одеяло и пожелать спокойной ночи, и возникающая картина была настолько восхитительной, что я начинала ерзать на своем месте, постанывая от удовольствия. А как, должно быть, весело сидеть за обеденным столом вместе со всеми этими мальчишками! Я представляла, как мы с Анжелой ходим за покупками. Почти вся моя одежда переходила ко мне после Линетт, но я была уверена, что Анжела обязательно поехала бы со мной в Уотерсфорд и купила совершенно новые вещи, которые были бы предназначены только для меня. Я представляла, каково это — расти в настоящей большой семье, где есть дедушки и бабушки, двоюродные братья и сестры и где рядом с тобой всегда будет кто-то из братьев и ты никогда не останешься в одиночестве. Мне грезилось Рождество и увешанная разноцветными фонариками елка, которая казалась совсем маленькой из-за огромной груды подарков, предназначенных для всех членов большой семьи. Я представляла жизнь в квартире над рестораном, и мальчишки Феликоне виделись мне самыми счастливыми детьми на свете.
