Оливия Голдсмит - Семейный стриптиз
– На вот, возьми. – Джада протянула подруге тюбик. – Держу пари, среди белых девиц не найдется больше ни одной такой губастой. А мы с тобой часом не родственницы, нет? Уверена? А то мне не хотелось бы кокнуть собачку своей сестренки, хоть и пятиюродной.
Мишель с хохотом приняла и вазелин, и упрек.
– Не сердись на него, Джада.
Щедро намазав лицо, Мишель отдала тюбик подруге и энергичным шагом двинулась вперед. Она снова посерьезнела, что означало близость нешуточного допроса, а его-то Джада как раз и хотела оттянуть.
Рассвет только-только занялся, фонари еще горели, но первый из них моргнул и потух словно в ответ на неизбежный, как зима после осени, вопрос Мишель:
– Ну? И как обстоят дела? Джада пожала плечами:
– Понятия не имею. Времени поговорить пока не нашлось. – Она все же не выдержала и в красках описала Мишель, как ее встретил вчера вечером муж.
– Ты должна положить этому конец! Нужно… – Мишель запнулась.
«Чего и следовало ожидать, – подумала Джада. – Почему она всегда так боится давать советы?»
– Не знаю, надолго ли меня хватит. Схватила бы, кажется, топор да и снесла бы его глупую голову, даром что он отец моих детей!
– Ха! И когда тебя это останавливало? – хитро поинтересовалась Мишель, вызвав у Джады ухмылку.
Джада делила людей на тех, кто дает, и тех, кто отнимает. Мишель определенно принадлежала к числу «дающих». Ко всем щедра – к друзьям, к мужу, к детям. Другое дело, что ее щедрая жалость в данный момент Джаде была не нужна.
– Он тебя до психушки доведет, – вздохнула Мишель. – Пусть бы Фрэнк только попробовал…
Продолжение Джада пропустила мимо ушей. Просто чтобы не возражать; потому что Мишель – ее лучшая подруга, несмотря на массу различий: белая, родом с Севера, тетешкается с псом-идиотом и временами поражает непроходимой тупостью.
Не так давно Джада с изумлением поняла, что у нее совсем не осталось близких друзей-негров. Она не могла общаться ни с чернокожими подчиненными в банке, ни с немногочисленными соседями, чьи папули и дедули взлетели так высоко, что могли позволить себе отправлять отпрысков в настоящие, закрытые колледжи. И, уж конечно, не могло быть речи о дружбе с родственниками Клинтона, не имевшими понятия о падежах и считавших брак с почтальоном высшим жизненным достижением женщины.
Но с Мишель она близка, у них много общего, хотя та искренне считает своего Фрэнка идеалом, не замечая явных странностей мужниного бизнеса. Вечно у него какие-то выгодные государственные контракты, чрезвычайно выгодные сделки. Фрэнк Руссо процветает, независимо от общего состояния экономики. Кому, как не Джаде, знать, что без взяток тут обойтись не могло, как и без связей с… Нет, ни к чему об этом думать. В конце концов, какое ей дело до методов мистера Руссо? Однако года два назад, когда Фрэнк предложил Клинтону партнерство, Джада с облегчением восприняла отказ мужа. В кои-то веки он принял верное решение. Уж слишком много водилось у Фрэнка наличных. Нравится Мишель закрывать на это глаза – на здоровье, а Джаде лишние проблемы ни к чему.
Спору нет, Фрэнк Руссо – хороший человек, а учитывая, что он мужчина, можно сказать – очень хороший. Главное, что он просто обожает Мишель. Однако Джаду ему этим не обдурить: все равно он из берущих, и в этом смысле, пожалуй, будет похуже Клинтона. Старина Фрэнк безнадежно задурил голову Мишель. Вряд ли он знает, где находится в его собственном доме стиральная или посудомоечная машина, а уж о кухонной плите и говорить не стоит. Случись Мишель уехать, скажем, на отдых, ее домочадцы дня через два с голоду помрут рядышком с битком набитым холодильником. Темноволосый красавчик Руссо, легко обтяпывающий свои сделки, не способен ни ломтик сыра между двух кусков хлеба засунуть, ни грязное белье рассортировать, ни хотя бы постель застелить. Да в сравнении с ним даже Клинтон выглядит квалифицированной домохозяйкой… и Мишель при этом не жалуется!
«Стоп, девочка, – приказала себе Джада. – Довольно сравнений. Благодарность – вот лучшее из человеческих чувств, его и культивируй. А критику оставь. Не так уж много у тебя в жизни хорошего, чтобы не ценить дружбу с Мишель и эти утренние прогулки в богатом, тихом районе».
Джада обвела взглядом просыпающиеся дома и деревья в седом уборе инея. Красота! Но внезапно на глаза ей попалась страннейшая картинка: в окне тюдоровского особняка на другой стороне улицы мелькнуло и тут же исчезло бледное лицо. До того бледное, что казалось прозрачным, несмотря на черные, бездонные, словно глядящие внутрь себя, омуты глаз. Что-то в этом лице было знакомое… Или почудилось? Или привиделось во сне? Вздрогнув, Джада постаралась избавиться от наваждения.
– Держу пари, мне только что явился призрак, – поделилась она с Мишель. – Если только в этом доме не держат пленницу. Кто там поселился?
– Какой-то тип лет пятидесяти, живет один. Итальянец, кажется, или что-то в этом роде. Энтони. У него еще…
– А-а-а, машины такие красивые? Мишель кивнула:
– Точно. Фирма по прокату лимузинов. По-моему, он не женат, – продолжала Мишель.
– Н-да? Значит, завел подружку. Несчастная девица, я бы сказала.
– Может, у них новомодный брак? Знаешь, когда выписывают себе из России молодую жену.
– Брак! – фыркнула Джада. – Полнейшее безумие. Пару минут они шагали в молчании.
– Ну? – первой не выдержала Мишель. – И что ты решила насчет Клинтона? Заставишь его наконец выполнить обязательства?
– Клинтон и обязательства? Не смеши меня, это две вещи несовместимые.
– Не пойму, как он не боится потерять тебя. Ты ведь само совершенство.
Джада пожала плечами. Ну не понимает Мишель, и все тут. То ли ирландская кровь виновата, то ли в жизни у нее все чересчур удачно складывалось.
– Да, я совершенство, и Клинтона от этого тошнит. Я ведь в два раза сильнее его. Он это знает – и ненавидит!
– Да нет же! Вам сейчас тяжело, очень тяжело, но все равно ты не права. Клинтон тебя обожает. Не смей говорить, что он тебя ненавидит.
– Я и не говорила, что он ненавидит меня. Я сказала, что он ненавидит мою силу, – со вздохом возразила Джада. – Десять лет назад, когда мы были на подъеме, он еще как-то справлялся, а сейчас не может. Зато я могу. Черт возьми, малышка, – я должна! И он меня за это презирает.
Они подошли к воротам, где обычно поворачивали назад, и Мишель похлопала по опоре. Джада едва сдержала улыбку. Без этого жеста, кажется, и не было бы сорокаминутного издевательства над собственным организмом. Она окинула взглядом длинные ноги подруги, белокурый «конский хвост»! Жеребенок, да и только, – сплошь конечности, глазищи и хвост. Поуки тем временем без устали обнюхивал опору ворот, словно в жизни не встречался с подобной диковиной.
