Анастасия Дробина - Билет на бумажный кораблик
– Пош-шел вон, свинья! Совсем стыд потерял! – Я оттолкнула его, схватила с пола упавшие туфли и бросилась за порог.
Ванька что-то крикнул мне вслед, но я не остановилась.
Это был первый в моей жизни поцелуй. Поцелуй любимого мужчины. И даже то, что этот мужчина был напившимся чужим мужем, не испортило мне впечатления. Отработанной в ресторане ночи я совершенно не помнила, до утра не смогла заснуть, весь следующий день проходила как в чаду и немного успокоилась лишь к вечеру, когда опять нужно было идти работать. Я отчаянно надеялась на то, что, проспавшись, Ванька ничего не вспомнит, и, судя по всему, так оно и было. В ресторан он пришел вместе с сурово молчащей Ниной, мрачный, но абсолютно трезвый, мельком скользнул по мне взглядом, сквозь зубы поздоровался со всеми, сел настраивать гитару, и я вздохнула с облегчением. Моя любовь по-прежнему оставалась моей тайной.
Осень, ноябрь, дождь за окном, первый час ночи. Народу в ресторане мало, через полчаса мы должны закрываться, на крошечной эстраде допевают романс Ванька с женой, а я слушаю их пение, переодеваясь в крошечной гримерке. Обычно я играю на рояле, но сегодня нет Милки, которая сидит дома с больным сыном, и я заменяю ее. Плясать я умею не хуже любой цыганки, пою не так хорошо, но при необходимости сделаю и это.
С грохотом открывается обшарпанная дверь с плакатом Ван Дамма, внутрь заглядывает дядя Коля и шипит:
– Ты чего копаешься? Живо на эстраду, там целая компания прибыла… Шевелись, курица! Оч-чень большие люди…
Мне остается только повиноваться.
«Очень больших людей» было пятеро – четверо мужчин, одна женщина. Они заняли большой стол у дальней стены, там было темно, и лиц пришедших я не видела. Вылетев на эстраду, я тут же пристроилась подпевать Нине и тете Ванде. Дядя Коля и Ванька были «на гитарах», злой с похмелья дед Килька терзал скрипку. Метрдотель Карпыч мялся у дверей и строил нам зверские рожи, из которых мы должны были понять, что приехавшие гости должны быть обслужены по высшему разряду.
– Ах, черт, Милку бы… – сетует шепотом дядя Коля. – Ну, ладно… Санька, па-а-ашла!
За спиной гитары ударяют веселую песню, тетя Ванда и Нина дружно запевают, я развожу руками, кланяюсь, улыбаюсь и иду плясать для гостей. Танец мой давно отработан, движения доведены до автоматизма, плечи, руки, ноги ходят сами по себе, и я, не беспокоясь о впечатлении, рассматриваю гостей. Женщина выглядит усталой и рассерженной, на меня не смотрит, сидит, подперев голову с тяжелым узлом бронзовых волос рукой, и что-то тихо говорит мужчине рядом. Она кажется мне почему-то знакомой, но из-за полутьмы я не могу рассмотреть ее лицо лучше. А гитары учащают ритм, я повожу плечами, подхожу в танце к столу и радуюсь, видя, как один из гостей лезет во внутренний карман.
Но вдруг рука гостя опускается. Он подается вперед, всматриваясь в меня, делает знак, чтобы я приблизилась. Я широко улыбаюсь, подхожу. Вижу смуглое лицо и светлые, холодноватые глаза. Слышу удивленный, страшно знакомый голос:
– Твою мать… Санька?!
– Шки-и-ипер…
Он совсем не изменился. Разве что выглядел поприличнее, и я была вынуждена признать, что дорогой костюм и «Ролекс» на запястье были ему к лицу. Женщина рядом с ним тоже улыбнулась, протянула: «Бо-оже мой, Сашуля…», и я сразу же узнала Татьяну – последнюю любовницу Федора, которая четыре года назад привела Шкипера в наш дом. Рядом, разумеется, сидели Боцман и Ибрагим. Боцман был все такой же огромный, с двухдневной щетиной, ничуть не удивившийся при виде меня. Ибрагим первым делом хлопнул меня по мягкому месту, заржал, и я поняла, что и он все тот же.
Четвертый был мне незнаком. Он был заметно моложе остальных, ему было около двадцати, очень смуглый, темнее Шкипера, но не кавказского типа, а скорее напоминающий наших цыган. Черная рубашка еще сильнее подчеркивала эту смуглоту, в вырезе мелькала золотая цепь с крестом, темные узкие глаза лениво смотрели на меня, улыбка показалась мне неприятной. Над правой его бровью тянулся шрам. Он со мной не поздоровался, и представлять нас друг другу тоже никто не стал.
Когда восторги от встречи улеглись, Шкипер недоверчиво спросил:
– Так ты цыганкой работаешь? Блин… а я думал, доктором будешь.
– Дед тоже так думал, – неохотно сказала я. – А я внутренностей боюсь.
– Чего их бояться-то? – искренне удивился Шкипер. – Ну, и как тут? Не обижает никто? Слушай, какая ты здоровая стала! Тебе сколько сейчас, шестнадцать?
– Семнадцать. Шкипер, извини, мне работать надо.
– Так, кроме нас, нет никого! Давай садись, я за тебя заплачу…
– Чего?!!
– Да нет, только чтоб посидела… На кой ты мне нужна, пигалица, у меня смотри кто есть! – Он с довольной улыбкой погладил Татьяну, которая хоть и оттолкнула его руку, но улыбнулась снисходительно.
– По наследству получил? – не удержалась я.
Татьяна скривила губы, Шкипер сделал вид, что не понял, и снова пригласил:
– Давай, дитё, садись с нами.
– Нельзя… Не положено. – Я говорила правду, цыганки и в самом деле никогда не садились за стол к гостям.
– Ну и черт с тобой, я не гордый, сам встану. – Он поднялся из-за стола и подошел ко мне. – Поговорить-то можно, не зарежут? Давай рассказывай, как Степаныч? Как Соха, жива еще? Маруська все при ней?
– Прикусись… – Я покосилась на Татьяну. Та сидела, поджав губы и глядя в сторону, но Шкипер и не подумал понизить голос:
– Да я все собирался денег ей послать, так адреса не знал! Названия той деревни и то не запомнил. Как она, замуж не вышла?
– За кого там выходить?.. Сам-то как? Вижу, весь козырный.
– Не жалуемся пока, – усмехнулся Шкипер. – А вы все там же, на Северной? В гости как-нибудь заскочить можно?
– Заходи.
– Ну, ты выросла, мать… – он осмотрел меня с ног до головы. Я, немного смущенная, отступила на шаг, про себя порадовалась, что прилично выгляжу: желтое платье с черными оборками, распущенные волосы, помада, серьги, блестки…
– Сашка, со лэскэ трэби? Яв адарик![2] – сердито позвал меня Ванька. Я вздрогнула, резко повернулась, почувствовав себя так, словно только что бесстыдно кокетничала на глазах у жениха или мужа.
Шкипер, словно угадав мои мысли, спросил:
– Это, что ли, мужик твой?
– Не мой, – улыбнулась я.
– А чего хочет тогда?
– Мне работать надо. – Я протянула руку.
Шкипер понимающе кивнул, и на ладонь мне легла зеленая бумажка.
– Что ты, это много… – взглянув на нее, испугалась я.
– Не учи дедушку какать. Знаю ведь, на всех растырбаните.
Это было правдой. Заработок в ресторане делился на всех, и моя бумажка тут же перекочевала в карман дяди Коли. Нина подошла к микрофону, Ванька встал с гитарой за ее спиной, негромко вступила скрипка.