Мари Луизе Фишер - Поздняя любовь
Доната взяла из машины тщательно обведенные тушью эскизы и развернула их. Она подробно разъяснила преимущества подземного гаража и столь же подробно планы отдельных этажей. По ходу этих объяснений она периодически бросала подбадривающие взгляды на Палленбергов, ожидая их согласия, и ясно заметила, что глаза Ирены Палленберг заблестели. Но молодая женщина то и дело вопросительно смотрела на мужа, словно не смея выразить свое мнение без его разрешения.
— Все это хорошо и красиво, — промолвил он, когда Доната свернула в трубку последний эскиз.
— Действительно, то, что вы для нас задумали, просто прекрасно, — добавила его жена с явным облегчением, поскольку получила наконец возможность высказаться.
— Да, но мы за это время решили, что нам нужно нечто совсем иное.
«О, черт, целый день работы коту под хвост», — пронеслось в голове Донаты. Но она, и глазом не моргнув, заявила:
— Ну что же! Пока что мы свободны в принятии любого решения.
Глаза Ирены Палленберг округлились.
— Значит, вы так на это смотрите? Тогда у меня гора с плеч. — Она сжала руками локоть мужа.
— Разумеется, — добавила Доната, — мы должны придерживаться местных строительных предписании. Но это единственное ограничение, которому приходится подчиняться. В остальном ни для каких фантазий пределов нет.
— Мы за эти дни тщательно продумали то, что нам желательно получить… Быть может, следовало бы сделать это раньше…
«Это уж да, точно», — подумала Доната, но не произнесла ни слова, а лишь с приветливым вниманием посмотрела ему в глаза.
— …Но мы поспешили; видно, потому, что уж очень хочется поскорее иметь собственный дом для себя и наших будущих детей.
— Думаю, вам такое желание понятно, не так ли, госпожа Бек, — добавила его жена почти умоляюще.
— Ну, конечно, — согласилась Доната, — мне это кажется вполне естественным.
— И вот не сразу, а только через некоторое время нам пришло в голову, что значительно разумнее строить не односемейный, а двухсемейный дом, — пояснил он.
— Муж имеет в виду, что доходы от сдачи части дома внаем помогли бы нам расплатиться по ипотечным займам.
Он взглянул на жену с явной досадой.
— Вряд ли это интересно госпоже архитектору, Ирена.
— Нет, тут я должна все же решительно вам возразить, господин Палленберг, — промолвила Доната, почувствовав облегчение от того, что появилась возможность вздохнуть свободнее. — Меня интересует не только строительство дома как таковое, но и расходы, которые с ним связаны. Мне важно знать, как справятся с ними владельцы дома и как они будут жить в дальнейшем. Для меня все это — единый комплекс взаимосвязанных проблем.
— Вот так, Герберт, — сказала Ирена Палленберг с чувством скромного торжества.
— Полагаю, вы хотели бы жить на первом этаже, — продолжала Доната, — при входе в сад, чтобы иметь его в своем распоряжении. Это было бы нормально. При общей площади этажа в сто сорок квадратных метров (а можно сделать и больше) он предоставлял бы достаточно жилого пространства для семьи от двух до четырех человек.
— Но тогда съемщики будут топтаться у нас над головой, — засомневалась Ирена.
Доната в ответ улыбнулась.
— Можно сделать потолки звуконепроницаемыми, тогда вы ничего не будете слышать, госпожа Палленберг. Но я понимаю вашу мысль: вам будет недоставать ощущения, что весь дом в вашем распоряжении.
— Так мы ведь сами решили пойти на условия, связанные с жизнью в двухсемейном доме, — напомнил он.
— Возможно еще одно решение: так называемый «двойной дом», — предложила Доната. — Тогда вы живете как бы в отдельном доме, с собственной входной дверью, отдельным входом и…
— Но я хотел бы через какое-то время, когда мы расплатимся с самыми неотложными долгами, иметь большой дом для себя и семьи. У меня нет желания ютиться всю оставшуюся жизнь в коробке площадью в сто сорок квадратных метров.
— А как раз двойной дом, — терпеливо разъяснила Доната, — можно очень здорово заранее спроектировать так, что впоследствии обе половины поддаются объединению без больших трудов и расходов. Но, может быть, удобнее обсудить это у меня в кабинете?
Доната высказала это предложение настолько вскользь, насколько это вообще возможно, но при этом учитывая, что наступает решающий момент: если Палленберги примут приглашение, то заказ уже, можно считать, в кармане; если же уклонятся, то сомнительно, что разговор вообще когда-нибудь будет продолжен. Но знал это и господин Палленберг, который медлил с решением.
Помогла Донате его жена.
— Пожалуйста, поедем, дорогой! — попросила она. — Давай вернемся в город, а то у меня уже ноги мерзнут.
Доната открыла дверь своей машины, бросила футляр с эскизами на заднее сиденье.
— Значит, решено! — выкрикнула она. — Через двадцать минут у меня! — И, не ожидая ответа, села за руль.
Но, тронувшись с места, она сначала поехала медленно и вздохнула с облегчением, увидев в зеркале заднего вида, что машина Палленбергов едет за ней следом.
В офисе их встретила просто-таки расцветшая Розмари Сфорци. Она помогла Палленбергам снять пальто и провела их в комнату совещаний, между тем как Доната быстро сменила обувь — в своих лодочках на шпильках она сразу же почувствовала себя гораздо вольготнее — и воспользовалась подвернувшейся возможностью чуть освежиться в ванне. Потом пригладила щеткой коротко остриженные белые волосы и при этом отметила про себя, что ее зеленые глаза с чуть косоватым разрезом слишком явно светятся гордостью по поводу достигнутого успеха. Пока договор не оформлен, следовало подавить хотя бы победоносную улыбку. Зато не могут повредить проявления всякого усердия.
Когда она вошла в совещательную комнату, Палленберги уже сидели на предложенных им местах, на широкой стороне продолговатого стола.
Доната выбрала себе кресло на узкой стороне.
— Давайте, перегруппируемся, — предложила она. — Если вы, господин Палленберг, сядете от меня слева, а вы, любезная госпожа Палленберг, справа, то сможете оба лучше видеть мои наброски.
Госпожа Сфорци принесла чертежный блокнот, карандаши и резинки для стирания, а Доната поблагодарила ее с особой сердечностью. Невысказанной, но подразумеваемой была при этом и похвала за то, что секретарша красиво расположила в серой напольной вазе три блестящие желтые крепкие ветви форситии[1] очень изящных на фоне белых стен и черной мебели, придававших официальной обстановке помещения оттенок приветливости.
— Сразу и начнем, так? — спросила Доната и перевела взгляд с госпожи Палленберг на ее мужа; ведь когда имеешь дело с супружеской четой, всегда трудно определить, чье желание имеет решающее значение. — Или хотелось бы сначала перевести дух? Полагаю, напитки нам сейчас подадут.
