Ирина Кисельгоф - Соль любви

Я легла спать, думая о Гере. Как за одно мгновение любовь может превратиться в ненависть и отвращение? Я точно знаю, он любил свою жену. Безумно. Об этом говорили все. Тогда зачем он это сделал? За предательство? Или это оказалось случайной ошибкой, которая все равно требовала расплаты?

Ночью мне приснились рыцари-крестоносцы с ногами, стертыми до кровавых мозолей. Лиц от пыли я не могла разглядеть.

– Мы дошли! – закричал один из них, глядя в синее небо.

У крестоносцев была своя мечта, ради которой они стерли ноги до крови. За тридевять земель от родного дома. Я заплакала прямо во сне. Не знаю, отчего.

Как-то поздним вечером я зашла к Гере. Он снова сидел за своим компьютером. Разгадывал ребус времени и пространства.

– Почему так получилось с ней и тобой? Мне важно знать.

– С кем?

– Твоей женой?

– Не знаю, – не оборачиваясь, ответил он. – Сейчас я думаю, что все дело в печати.

– Какой печати?

– Обычной. Нельзя предать, если не любишь. Одного разрыв ранит, другому наплевать или почти наплевать. Почему нужно беречь чьи-то чувства? И не важно, будешь ты мучиться, сознавая, что кто-то страдает, или не будешь. Это ровным счетом ничего не меняет. Ты любишь другого, ничего поделать с этим нельзя. Таких людей множество. Разве они плохие? Если есть естественное право не любить, почему нельзя не мучиться угрызениями совести? – Гера развернулся ко мне, я снова увидела лицо с черными дырами глаз и рта. – Никто не виноват в том, что не любит, зато виновны те, кто не любит нас. Смешно, да? А я думал, непроизнесенные обязательства стоят меньше, чем свидетельство о браке или любой другой документ с подписями и печатями.

– Ты ее уже не любил?

– Не знаю. Скорее, себя я любил больше.

– А сейчас?

– Сейчас все намного хуже.

– Ты не виноват. – Я встала со стула, поставив точку.

– Где ты это вычитала?

– В облаке. Иначе я бы тебя не любила. Кстати, плохих людей не любят. Это я вычитала в букваре.

Я закрыла дверь его комнаты и посмотрела на дальний тупик длинного темного коридора. В старом зеркале меня было не сосчитать. Я струилась сотнями копий по темному коридору от двери Гериной комнаты до тупика, где висело зеркало. Чтобы влиться в него.

Бом! – пробили старые напольные часы. Один раз. И я снова стала одной-единственной.

Старые напольные часы уже починили, а я вытерла пыль за зеркалом. По всем приметам должна была начаться другая, лучшая жизнь.

Я поставила «Карты, деньги, два ствола», а потом «Криминальное чтиво» и прохохотала весь остаток ночи. Если бы люди всей земли посмотрели эти фильмы, они глядели бы на профессионалов по мордобою как на идиотов. Пародия на мочилово самое лучшее лекарство от мочилова. Я вас уверяю.

На следующий день я пошла пошататься по городу. Живая протоплазма проурчала мне вслед приветствие из-под моста. Я снова свесилась, перегнувшись через парапет. В темной, мутной воде плыли астры. Сиреневые, розовые, белые и фиолетовые. Что они там делали? Ума не приложу.

– Спасибо, – сказала я.

– Не за что, – булькнула протоплазма.

Я живу в старом районе, сложенном из дворов-колодцев. В некоторых даже нет деревьев. Старые здания бычатся казематами на своих постояльцев. Мне повезло. Мой дом смотрит окнами на реку. Только она место убийства. На ней смертельно ранили человека, разворотив живот огромной пулей, выпущенной из пистолета.

Не зная, чем себя занять, я пошла в кинотеатр неподалеку. Шел фильм «Руки Орлака» с Конрадом Вейдтом в главной роли. В зале не было почти никого. Фильм оказался черно-белым, но меня это не разочаровало. В отсутствии цвета есть своя тайна, мне такое нравится. По-моему, его сняли еще до Второй мировой войны. Я смотрела, как руки Орлака мелькают над клавишами. Сами по себе. Без Орлака. Конрад Вейдт из-под черных бровей жег черными кругами глаз мои глаза. А я в ответ выедала его глаза. Снова и снова. Я решила ему не уступать. И Конрад Вейдт проиграл. Фильм закончился моей победой, потому что он просто кончился.

Мне не хотелось идти пешком к дому, я в нерешительности остановилась на остановке. Уже смеркалось, а я чего-то ждала. И даже не сразу заметила, что вокруг меня наворачивает круги плюгавый мужичок и что-то бормочет. Я прислушалась от нечего делать.

– Ветер дует. Ветер дует, – беспрестанно повторял он, подходя ко мне все ближе и ближе. – Ветер дует. Ветер дует.

– Пошел вон! – неожиданно закричала женщина, и я вздрогнула от ее пронзительного крика. – Вон пошел! – кричала она, как безумная. – Вон!

Плюгавый мужичок исчез, испарился, пропал в сумеречном, влажном, безветренном воздухе. Как будто его и не было.

– Хорошенькие девушки не должны ходить одни, – хихикнул дядька с портфелем. – Не то съест их серый волк.

– Свечку в церкви поставь, – велела мне женщина. – Обязательно! Слышишь?

– Спасибо, – сказала я и пошла пешком домой вдоль живой протоплазмы. С ней мне было спокойнее.

Старый, скрипучий лифт еле полз на мой пятый этаж, медленно чередуя полосы света и тени. Я привалилась к его стенке и вдруг подумала, что плюгавый мужик мог сглазить мою другую, лучшую жизнь. Своим дурацким ветром. И мне стало страшно до жути. Как в детстве. Так страшно, что у меня онемел указательный палец на правой руке. Я давила изо всех сил на кнопку пальцем, лифт не останавливался. Он поднимался вверх, как в замедленной съемке, а я была в его тесном гробу.

Я ворвалась домой и закричала.

– Дядя Гера! Дядя Гера!

Он вышел мне навстречу. Выбежал!

– Что случилось?

Я по голосу почувствовала, что он тоже напуган.

– Зачем мы починили часы? – спросила я дрожащими губами.

Он молчал, опустив руки, не зная, что ответить. Я заглянула в отражение своих глаз.

– Понимаешь. Другая жизнь не начнется. Все будет по-прежнему. Навсегда, – прошептала я.

Я зарыдала, он прижал меня к себе.

– Навсегда! До конца жизни! Моей дурацкой, никчемной жизни!

Я ревела, размазывая по его рубашке слезы и сопли. Он был единственным человеком, которому я оказалась нужна.

– Не плачь.

Я кивнула, не в силах ответить, и положила голову ему на грудь. Мне хотелось зарыться в нее, как в подушку. Спрятаться. В его груди мне было спокойнее. Там билось зеркальное отражение моего сердца.

– Когда дует ветер – это хорошо, – сказал он. – Ветер к переменам.

– Да?

– Да. Я знаю точно. Помнишь твою любимую картину, где белый стол улетает в синее небо?

Я кивнула.

– У тебя обязательно будет большой белый стол, полный людей. Самых близких и нужных. Веришь?

Я улыбнулась, он улыбнулся мне в ответ.

– Давай мне рубашку. Я отстираю свои сопли, – велела я.

Он дал мне рубашку, я пошла ее стирать.