Джоанна Троллоп - Чужие дети
Клер почти ничего не поняла из этого. Дрожа от холода в загроможденной кухне с кричащей матерью и Рори, глядящим с таким выражением, словно его вытошнит в любую минуту на все эти монеты на полу, Клер очень хорошо поняла, был ее отец лжецом или нет. Но его отсутствие означало страдание. Настоящее страдание для них.
Однажды начав орать, Надин, казалось, просто не могла остановиться. Она ругала Джози и Мэтью, потом Джози и Мэтью вместе, а заодно и их, своих детей, которые оказались такими вероломными, чтобы пойти на ту свадьбу. Мать ругала состояние своей машины и коттеджа, кричала, что ее жизнь кончена. Потом она принялась за Руфуса.
Она встречала Руфуса только однажды, но обзывала его и справедливо обвиняла в присвоении комфорта, денег, любви — всего, чего теперь были лишены ее дети. Когда Надин приступила к Руфусу, Бекки подняла голову и перехватила взгляд Рори. Выражение глаз брата заставило ее молчать, не издавая ни звука и не двигаясь. Казалось, прошли часы, после чего крики и обвинения разом прекратились — столь же внезапно, как и начались. Теперь мать обнимала и целовала детей, говорила, что они значат для нее все на свете, потом рылась в буфете в поиске пакетиков растворимого шоколадного порошка, для приготовления которого требовалась только кипяченая вода (даже молока, с которым лишь одни хлопоты, оказалось не нужно).
Когда они пили шоколад, Надин сказала, что нужно ложиться спать. Бекки запротестовала, ссылаясь на то, что сейчас всего лишь полдесятого. И мать с угрожающей ноткой в голосе спросила, что собирается делать Бекки в половине десятого вечера в дурном настроении в этой забытой богом дыре, где даже телевидение испустило дух, и кого, черт побери, нужно винить в этом?
Не сказав ни слова, Бекки поднялась на второй этаж вслед за Клер. Она думала попросить сестру лечь вместе с ней в кровать, чтобы согреться. Но по тому, как сгорбились плечики девочки под кардиганом, она сразу поняла: сестра откажет ей, чтобы наказать ее. Ведь после эпизода внизу просто необходимо наказать кого-нибудь за все, что было так ужасно.
Они разошлись в полной тишине по своим комнатам. Клер и Бекки пошли туда, где жили вместе, а Рори — в помещение под самой крышей коттеджа, которое он предпочел третьей комнате. Ее Надин переделала в своеобразную студию, там находились кисти для рисования в кувшинах, небольшой ткацкий станок, туго набитые шестью и хлопком пластикатовые пакеты и наполовину сделанные скульптуры из арматурной сетки и папье-маше. Рори смастерил для себя под крышей нечто вроде палатки, а в ней — уютное гнездышко из старых пуховых одеял и спальников. Туда можно было только вползти. Бекки наблюдала, как он заполз туда, и знала, что брат, как и она, будет спать, не раздеваясь.
Она лежала в сырой темноте и удивлялась, как у нее еще не замерзли внутренности. Девочка не думала, что когда-нибудь вымерзнет так сильно, что почувствует себя парализованной, беспомощной. В другом конце комнаты на темной стене вырисовывалась еще более темная фигура Клер. Теперь сестра успокоилась. Но недавно она плакала, и когда Бекки сказала: «Клер?» — та огрызнулась: «Заткнись!» Ее оранжевая юбка и черный кардиган валялись на полу грудой, потому что Клер разделась, надев на смену старый теплый тренировочный костюм, давным-давно подаренный отцом. Это был костюм с персонажами из диснеевского мультика «Книга джунглей». Клер все время надевала его в кровати. Иногда она сосала свой большой палец, за что Бекки насмехалась над ней, после чего у сестер возникали крупные ссоры.
В доме было очень тихо. Бекки не слышала, как мать поднялась по лестнице. Полчаса назад или около того еще доносились какие-то крики. Надин словно бы демонстрировала свое видение того, как все в доме должны отходить ко сну. Но теперь воцарилась тишина. Правда, не беззаботная тишина, как хотелось бы Бекки — нет, сцена, свидетелями которой стали дети, нагнетала обстановку, как гроза.
Она перевернулась на другой бок, зажав между бедрами ладони. Девочка чувствовала, как грубые швы ее хлопчатобумажного жакета неприятно врезаются в бока и руки. Возможно, следовало встать и разыскать какие-нибудь перчатки — что-нибудь из тех пестрых вязаных вещей из Перу, которые носила Надин.
У матери было предубеждение против Перу из-за коррупции в правительстве и чудовищной бедности населения, а также из-за детской проституции в столице Лиме. Это стало причиной последнего разногласия, которое запомнила Бекки. Тогда Надин и Мэтью устроили по-настоящему серьезный скандал — он выяснил, что жена жертвовала сотни фунтов на благотворительные цели в фонд помощи обитателям трущоб Лимы. Надин набросилась на него, царапалась и кусалась. В какой-то миг Бекки подумала, что сейчас отец влепит ей затрещину. Но он не сделал этого — просто перестал ругаться, погрузился в полное молчание и ушел из дома. Клер попробовала пойти за ним. Она всегда старалась уходить с отцом. После всех ссор, отвратительных сцен и потока ругани с Мэтью, который говорил матери, что она сумасшедшая, а Надин кричала отцу, что он — никудышный человек, все заканчивались его уходом. Бекки тоже пыталась уйти вслед за ним.
Так было и сегодня. Бекки высвободила свои ладони и начала дуть на них. Теперь Мэтью, наконец, женился на Джози, и всем известно, что ссор больше не будет — по одной простой причине: Мэтью и Надин больше никогда не будут жить вместе. Бекки не могла смириться с этим. Одна мысль об этом причиняла ей боль, настолько острую, что она старалась больше не думать об этом, убеждая себя — ничего нет. Ничего, что можно изменить.
Она села в кровати. Было безнадежно. Бекки замерзла еще больше, чем когда поднялась наверх.
— Клер?
Ответа не было. Сестра, должно быть, заснула или притворяется спящей. В любом случае, Бекки не собиралась добиваться ответа. Она откинула в сторону старое пуховое одеяло и опустила ноги на пол. Ступни настолько окоченели, что едва влезали в ботинки.
Она встала. Хотелось пойти вниз и посмотреть, можно ли найти что-нибудь, чтобы разжечь огонь. Надин не позволяла им разжигать камин в гостиной. Ведь, как сказала мать, труба дымит. Но дым не волновал Бекки. Дым ничего не значит, когда есть тепло от огня.
Девочка открыла дверь. Перила и узкая лестница потонули в темноте, но внизу от двери в кухню шла узкая полоска света. Задумавшись, Бекки спустилась вниз по лестнице и остановилась на последней ступеньке. Отношения с матерью, обострившиеся за последний год, были таковы: никогда не знаешь, чего ожидать дальше.
Она коснулась ручки двери на кухню и осторожно повернула ее.
— Мам?
Надин сидела за кухонным столом, закутавшись в старый плед. Она не убрала ни посуду после ужина, ни чашки с шоколадом. Похоже, мать ничего не сделала, кроме того, что встала и нашла плед. Так и сидела, обхватив голову руками — длинные темные волосы рассыпались по рукам и плечам.
