Сандра Браун - Падение Адама

Он в бешенстве заколотил кулаками по матрасу.

— Почему прислали именно тебя? Боже мой, ты же возглавляешь список людей, которых мне бы хотелось видеть меньше всего.

— Наоборот, дружок, ты посвятишь мне ровно столько времени, сколько мне понадобится.

— Погоди, все закончится, — скорее прорычал, чем произнес он, — и я лично вышвырну тебя из моего дома.

В глазах Лайлы вспыхнули шальные искорки.

— Я слышала, ты собирался навсегда остаться беспомощным калекой? — Она хрипло рассмеялась над незадачливым пациентом — он только что сообразил, что сам себя загнал в ловушку. — Подумай хорошенько. Чтобы вышвырнуть меня отсюда, придется здорово поработать. Спокойной ночи, чемпион.

3

Предложение Адама вовсе не казалось отталкивающим. Неожиданно для самой себя оно ее взволновало. Отчего бы не посидеть у него на коленях, это скорее эротично, чем грубо.

Для нее отнюдь не новостью было то, что пациенты-мужчины нередко отпускали сальные шуточки и предлагали непристойности, как бы мучительно пытаясь преодолеть свой комплекс неполноценности. Обычно она практически моментально ставила их на место резким ответом или обезоруживающей шуткой. Но сейчас, десять часов спустя, слова Адама все еще звучали у нее в ушах. И это ее тревожило.

Мало того, еще и озадачивало. Как могло случиться чтобы мужчина, неподвижный, беспомощный, вызвал у нее какие-то эмоции!

Почему ей показалось, что сегодня утром она ощущает все более обостренно. Неужели под влиянием окружающей тропической экзотики? Бали Хаи и в подметки не годится шикарному убежищу Кэйвано. Из окна открывался великолепный вид: горный пейзаж, возбуждающий яркими красками; целительный воздух благоухал опьяняющими запахами Полинезии. Дом выглядел шедевром загородной архитектуры, что придавало первостепенную значимость необычной перспективе вдали от лепных стен и огромных окон. Гармония эклектики особняка Кэйвано отражала разнообразие интересов и вкусов хозяина.

Хотя роскошь обстановки и располагала к праздности, Лайла не считала ее единственной причиной своей необычной чувственности. Кроме того, даже в мыслях невозможно допустить, что виновник этого Адам Кэйвано.

Он ей не нравился. Совсем. Когда Элизабет впервые проявила к нему интерес, Лайла попыталась предостеречь ее. Подобные ловкачи привыкли приказывать: «Прыгай!» — и целая армия подчиненных тут же наперегонки бросается выполнять приказание. Не только на его счет в банке, но и на природное обаяние, и на голливудскую внешность слеталось множество ветреных женщин. Вечный плейбой. Его общеизвестные романтические связи вызывали лишь презрительную усмешку Лайлы. Мужчины, вроде Адама Кэйвано, конечно, никогда не привлекали ее.

Впрочем, как и у всякого человека, у него все-таки были и свои плюсы. Он щедро поддерживал многочисленные благотворительные акции. Он, словно рыцарь в сияющих доспехах, лично финансировал расширение сети магазинов Элизабет. Не будь его помощи, она никогда не решилась бы пуститься в такую авантюру — рискованное, но потенциально прибыльное предприятие.

Несмотря на это, Лайла всегда с подозрением относилась к его чудачествам и добродетелям, не раз повторяя Элизабет, что холеные типы, вроде него, всегда склонны к каким-нибудь порокам, подобно трещине внутри внешне совершенного бриллианта.

Так почему же тогда при одной только мысли о его поцелуе, внутри у нее все сжимается? Осматривая атрофированные конечности, она лишь хотела убедить его в своем равнодушии к мужской наготе. Но результаты неожиданно оказались обратными. Невероятно, но именно она-то и не может оправиться от впечатления. Причем совершенно не того, что ожидалось.

В течение всей ночи Лайла каждые два часа переворачивала его. Сначала все ее попытки натыкались на грубые, грязные ругательства и оскорбления. Она старалась не обращать внимания и силой перевернула его.

— Удобно?

— Иди к черту!

— Спокойной ночи.

— Пошла ты!

Потом посреди ночи она проснулась от неясного тревожного предчувствия и, спотыкаясь в темноте его апартаментов, услышала, как он стонет во сне.

— Адам! — тихонько позвала она. Перевернув его на спину, она заметила слезы на его щеках.

— Пьер! — взволнованно звал он. — Алекс?! Отзовитесь! О Боже, только не это! Я не могу их отыскать. Почему они молчат?

Лайла снова перевернула его, теперь уже на другой бок, подоткнула простыню и отошла. Адам продолжал бредить, и Лайла не уходила до тех пор, пока его мучительное бормотание не стихло и дыхание не выровнялось. Позже он спал или притворялся спящим, когда она еще несколько раз переворачивала его.

Каждый раз, дотрагиваясь до него, ощущая тепло его кожи, она испытывала странное ощущение в нижней части живота.

Идиотизм! Невероятно! Это у нее-то дрожат поджилки из-за какого-то мужчины! А уж из-за Кэйвано и подавно. Чистой воды идиотизм.

Натянув белые шорты и белую тенниску с вышитым шелком громадным красным цветком гибискуса спереди, Лайла покинула спальню.

— О, Пит, дай Бог тебе здоровья! — воскликнула она, уловив на кухне аромат свежесваренного кофе.

Широко улыбнувшись, Пит подал ей чашку дымящегося кофе. Лайла отказалась от сахара и сливок и, прихлебывая горячий кофе, села за стойку.

— Ветчина, яйца, блинчики? — предложил Пит.

— Спасибо, нет. Лучше фрукты. — Прямо перед ее приходом Пит как раз наполнял блюдо дольками манго, папайи и ананаса. — И ломтик тоста, пожалуйста. Что нового наверху?

— Употребил судно. Заявил, больше не хочет им пользоваться.

Лайла довольно посмеялась, поглощая свой легкий завтрак.

— Прекрасно. Может, это сподвигнет его прибегнуть к помощи кресла-каталки и он станет самостоятельно ходить в туалет. — Она смахнула крошки. — Спасибо. Пора приниматься за дело. Поднос уже готов?

Она отказалась от помощи Пита и сама понесла завтрак наверх. Предупредив стуком о своем появлении, Лайла сразу же распахнула дверь.

— Доброе ут… — она осеклась и тут же бросилась к кровати, едва успев поставить поднос. — Боже, что с тобой?

Лицо Адама исказилось от нестерпимой боли. Испарина обильно покрывала лоб, побелевшие от напряжения губы приоткрылись, обнажив стиснутые в ярости зубы.

— Левое бедро… Судорога… — еле-еле выдохнул он.

Лайла, откинув простыню, бегло осмотрела бедро, дотронулась до сведенной судорогой мышцы.

— Спастичность, — заключила она и принялась ловко массировать ногу.

Адам дважды вскрикнул от боли.

— Дать болеутоляющее?

— Нет. Ненавижу собственную слабость.