Генеральская дочь. Зареченские - Мелания Соболева
— Все, мразь, пиздец тебе, — сипит, глаза как у крысы в углу, бешеные. Я останавливаюсь на секунду, смотрю ему в рожу спокойно, глухо говорю:
— Нож достал? На кого, клоун? Резко выбиваю нож вбок, лезвие звякает по асфальту, а я уже схватил его за башку обеими руками и со всей дури — об колено. Он завывает и падает, кровь из носа хлещет, как из крана, все, выбит. Тот, что Алину пихал, уже паникует, пытается смотаться, я подхожу, хватаю его за воротник, отрываю от машины, рванул назад с силой, чтоб врезался спиной в дверь. Ближе к нему наклоняюсь, дыхание тяжелое, рычу прямо в лицо:
— Девчонку, блядь, пьяную решили урвать? Вы че, суки, совсем страх потеряли? — он мычит что-то, глаза по пять рублей, пытается оправдаться, но мне похуй на его лепет. Размахиваюсь — и в живот ему так засаживаю, что он сворачивается пополам, валится вниз и даже не шевелится. Стою, смотрю на них всех, как на кучу мусора под ногами. Дыхание срывается, кровь в ушах стучит. Алину вытаскиваю из тачки, осторожно, она почти без сознания. Смотрю на эту картину — три валяются, как битые шавки, один другой краше. А я один. Но этого, сука, хватило, чтоб все поняли: не та девка, не тот район, и не тот я.
Подхватил ее под руки, легкая как кукла, теплая, волосы пахнут чем-то дорогим, но вперемешку с перегаром и клубным дымом. Голова безвольно падает мне на плечо, а я держу крепко, как последнюю нитку. Сердце тарабанит так, будто сейчас выскочит через зубы. Несу ее к своей тачке, шаги тяжелые, злость внутри гудит, будто ток по венам пущен. И тут сзади, на все горло, орет мой начальничек, этот петушок, что весь вечер в будке парился.
— Все! Уволен! Завтра чтоб ноги твоей тут не было, понял?!
Я даже не оборачиваюсь. Только громко, чтоб все слышали:
— Да иди ты нахуй вместе с этим гнилым клубом, понял, пес? — и продолжаю идти, не замедляя шага.
Дверь машины открываю локтем, аккуратно сажаю Алину на пассажирское сиденье. Она что-то шепчет, глаза еле держит, башкой облокачивается на дверь и почти сразу отключается, губы приоткрыты, ресницы дрожат, как у ребенка. Я хлопаю дверь, обхожу, сажусь за руль. Ключ в замок — завел сразу, сцепление в пол и газ в пол. Колеса с визгом хватают асфальт, и мы вылетаем с парковки, будто из капкана. Вены пульсируют, руки дрожат, руль сжимаю так, что костяшки белеют. В горле сухо, мысли как бешеные собаки — рвутся, мечутся. Смотрю краем глаза — спит. Скулят губы что-то, не по делу, но сейчас такая тихая, такая маленькая, будто и не она пару дней назад зыркала на меня с этой своей "короной". Цедю сквозь зубы, почти шепотом, глядя на дорогу:
— Идиотка ты, Алина… — руки еще крепче рвутся к рулю, мысли темнеют, одна за другой.
Представляю, что эти твари могли бы с ней сделать, и кровь закипает снова, глаза мутнеют от злости, и я давлю на газ так, будто могу этим выжечь все, что осталось от этой ночи.
Глава 6
Алина
Голова… будто ее всю ночь молотком долбили, кувалдой по вискам, каждое биение сердца — как отголосок войны внутри черепа. Тошнит, во рту сухо, тело ватное, но внутри где-то на дне сознания уже зудит эта противная мысль — пора вставать, учеба, жизнь, к черту ее. Кровать тянет обратно, мягкая, как будто я в облаках, и я не сразу соображаю, что что-то не так. Поворачиваюсь на другой бок, не открывая глаз, рука лениво скользит по матрасу, ищет подушку… но натыкается на что-то теплое. Жесткое. Живое. Я шарю дальше и вдруг чувствую — кожа, горячая, мужская. Рука застывает. Мгновение — и я распахиваю глаза. Сердце в горле стучит, глаза расширяются до предела. Передо мной, прямо на моей гребаной кровати — мужская спина. Настоящая. Широкая, крепкая, с какими-то чертами, которые даже не успеваю разглядеть. Все внутри сжимается до состояния оглушения, и через секунду мозг выдает реакцию.
— ААААА!! — визжу так, что сама пугаюсь своего голоса, и в панике пинаю ногой, вытягиваюсь изо всех сил, пинаю, что есть мочи, и сбрасываю эту тушу с кровати на пол. Раздается глухой удар, я тут же отползаю к изголовью, ноги под себя, руки дрожат, натягиваю одеяло до самого подбородка, как будто эта тряпка способна меня защитить от всего мира. Сердце колотится, дышу, как после спринта. Слышу снизу, с пола, глухой, возмущенный голос:
— Твою мать… да ты гонишь… Голос мужской, грубый, раздраженный, и в нем столько злости, что по спине мурашки бегут. Я не сразу соображаю, кто это, но внутри все рвется наружу, глаза бешено шарят по комнате… И тут он поднимается. Медленно, мрачно, взгляд исподлобья. Чертов младший лейтенант. Зорин. Или как там тебя, ублюдок. Этот взгляд я ни с кем не спутаю. Он встал, отряхивается, смотрит так, будто я ему жизнь испортила. Внутри у меня страх сменяется злостью, глухой, мощной, такой, что даже руки перестают дрожать. Зубы сжимаю до хруста, голос срывается в хрип:
— Ты… какого хрена здесь происходит?! Смотрю на него, а сама понять не могу, хочу ли вмазать ему или убежать. Все кипит, все на взводе, и главное — ни черта не понимаю, как мы оказались в одной гребаной кровати.
Потом меня накрывает новая волна паники, такая ледяная, что кровь застывает в жилах, и я, дрожа, рывком стягиваю с себя одеяло, бешено оглядываюсь вниз и… слава тебе, Господи, я одета. Майка, юбка, все на месте, пусть и перекошено, но на месте. Дыхание срывается, губы шепчут «черт», и в этот момент он, этот ублюдок в форме, что все еще стоит передо мной, смотрит с прищуром, с таким видом, будто ему это все смертельно надоело.
— Все на месте, — цедит он лениво, голос грубый, с насмешкой, и в этом тоне столько презрения, что кровь закипает. — Выдыхай, даже в
