Я больше тебе не враг (СИ) - Маргарита Дюжева
Мгновение. Кажется, я просто моргнула, а Кирсанов уже сминает мое запястье с такой силой, что я вынуждена разжать кулак. Нож с пластиковым звуком падает на пол, а я сжимаюсь, закрыв глаза, и жду неминуемой боли. Возмездия за все, что натворила.
Правильно говорят, что ожидание смерти, хуже самой смерти. Секунды текут так медленно, что это сводит с ума. Я задыхаюсь, проваливаюсь в пропасть. То место, где его ладонь сдавливает мою руку, полыхает неистовым пламенем. По венам пульсирует чистая боль и отрава.
— Проваливай, — Кирсанов отталкивает меня. Так резко, что я едва удерживаю равновесие. Хватаюсь за спинку высокого стула, чтобы не упасть, — Меня тошнит от одной мысли о том, чтобы к тебе снова прикоснуться. Смотрю на тебя и выворачивает наизнанку оттого, каким идиотом был.
Я поднимаю на него измученный взгляд. Не идиотом…ты просто верил мне.
— Пошла вон! — срывается Макс.
И я сбегаю. Несусь так, словно за мной черти мчатся, и ворвавшись в свой закуток без сил падаю на кровать.
Глава 5
Макс
Как сложно все…
Как, вашу мать, все сложно!
Я не знаю, что с ней делать!
Пока искал, ловил — думал, о том, как насажу голову на пику и выставлю посреди двора, чтобы по утрам любоваться. И вот она передо мной. Мелкая, испуганная в моем халате и с покрасневшими от холода пальцами на ногах, и единственное мое желание — это схватить ее за плечи, трясти и орать: какого хера ты наделала? Я же весь мир был готов тебе отдать, все к ногам бросить, а ты…
Смотрит, а у меня кишки в узел от этого взгляда сворачиваются. И в груди, сразу за гребаными ребрами так дробит, что легкие не справляются.
Ненавижу ее до судорог. До красных всполохов перед глазами и зубовного скрежета. Ненавижу, но забыть не могу. От тоски, безысходности, от того что все похерили, хочется волком выть и на стены бросаться.
Но что самое страшное, глядя на то, как переступает с ноги на ногу, судорожно сминая ткань на груди, понимаю, что до сих пор люблю ее. Но это не та любовь, которой можно гордиться. Она злая, измученная, ощерившаяся острыми иглами и жаждущая крови.
Я хочу причинить ей боль. Столько же, сколько испытал сам, когда узнал правду. Даже больше. В десятки…в сотни раз больше! И не могу. Потому что это ОНА. Хуже, чем болезнь, смертельнее, чем отрава.
Я вижу неприкрытый страх в широко-распахнутых глазах. Зараза боится меня, знает, что за все содеянное я могу ее вздернуть на первом же попавшемся суку. Имею полное право. Понимает, не глупая.
— Сука, — тру висок.
Месяц потребовался на то, чтобы полностью придти в себя, но у меня все еще иногда болит голова. То монотонные удары, то гул, то просто сдавливает. А еще я хреново сплю. То не добудишься, то просыпаюсь посреди ночи и, как сова, пялюсь в потолок. Спасибо бывшей жене.
Думал, что станет легче, когда поймаю ее? Как бы не так!
Хуже стало. К головной боли добавилась нестерпимая боль внутри. Без четкого места и привязки. Просто болело, ныло, вытягивало все силы.
Я не могу смотреть на нее, не могу спокойно дышать, зная, что она в этом же доме, за несколькими стенами. Ничего не могу. Мои внутренние демоны все еще жаждут кровавой расправы, но я устал. И я сейчас не про физическую усталость. Про другое, глубинное, про то, что выматывает своей безнадежностью и мраком.
Я плюхаюсь на кресло, прикрыв глаза одной рукой. Сдохнуть хочется. Или напиться, до блевоты и потери памяти. Чтобы ни одной мысли в башке не осталось.
Надо было отдать ее полиции и дело с концом. Накатать сразу заяву, вывалить им все, что узнал, и пусть бы сами разбирались. Сажали бы, отпускали…
А я не смог. Не отдал ее им, хотя имел полное право. Ну не дебил ли?
Лезу в карман джинсов и вытягиваю оттуда телефон. Там, в папке «Файлы» хранятся фотографии, которые давным-давно надо было снести. Уничтожить, как класс. Но я оставил. И словно конченный мазохист листал их каждый день перед сном.
Кадры из нашего прошлого. Прогулка на катере по Волге, парк аттракционов где-то заграницей, спуск на байдарках, просто кафе, с десяток селфи, которые она делала на мой мобильник при каждом удобном случае.
На одном из таких снимков я зависаю особенно долго. Мы там вместе. Смотрим на камеру и улыбаемся, как идиоты. На головах шухер — только выползли с американских горок, морды красные. Но счастливые.
Плохо со мной было? Мучалась? Ни черта подобного! Когда плохо, так не улыбаются. Не сыграешь так, не придумаешь, и счастливого блеска в глаза специально не напустишь, как ни старайся. Он либо есть, либо его нет. У нас был.
И от этого становится еще хреновее. Я не могу понять, почему не остановилась, не поговорила со мной, не высказала все в лицо? Мы бы разобрались во всем. И с этой Аленой, будь она неладна, и с моим гипотетическим ребенком, и со всем остальным.
Просто могла подойти и сказать: Кирсанов, ты — конченая козлина. Что будем с этим делать?
И мы бы сделали. А теперь…теперь нет никаких «мы».
Теперь ничего нет, кроме сожалений, ненависти и крайней степени офигевания.
Я сижу долго. Закрыв глаза и откинувшись на спинку стула, иногда бьюсь затылком о спинку кресла, пытаюсь думать, но ни на чем конкретном задержаться не могу. Все равно на Тасю сваливаюсь. На белое полотенце, прижатое груди, на босые пальцы, на страх в глазах.
Ненавижу. За то, что сидит в голове так плотно, что ничем не выкорчуешь. За то, что не отпускает, по-прежнему держит на крючке. За то, что украла. Не деньги — хер с ними, я как очнулся, уже заработал больше украденного. Душу с собой утащила.
— К черту, — тяжело поднявшись с кресла, иду на выход. Надо ложиться спать. Закрыть глаза и провалиться в серую мглу без сновидений, а завтра, на свежую голову решать, что делать дальше. Все завтра.
Проходя мимо комнаты, в которой сидит бывшая жена, я останавливаюсь. Слушаю, приложив руку к двери. Не дышу, словно боюсь, что за звуком собственного дыхания пропущу что-то важное. По началу только тишина, но потом различаю едва уловимые всхлипы. Придвигаюсь ближе, чуть ли не прижимаясь ухом к шершавой поверхности.
Ревет? Плевать.
