Кэтрин Харви - Бабочка
— Он мертв? — спросила Рэчел.
— Нет, дорогая. Я ударила его сковородкой. Но он жив. Рэчел стала тихо и горько плакать, спрятав лицо в руках.
— Почему он сделал это, мама? Почему он сделал это со мной?
Некоторое время миссис Дуайер молчала. Потом она собрала полотенца, взяла тазик с водой и сказала:
— Все заживет. Через несколько дней ты уже ничего не будешь чувствовать.
Рэчел подняла заплаканное лицо.
— Ты позволяешь ему делать это с тобой? Постоянно!
— У меня нет выбора, дорогая. Я вынуждена.
— У тебя тоже все заживет?
При этих словах миссис Дуайер повернулась и посмотрела на дочь. Вместо мечтательной четырнадцатилетней девчушки она увидела глаза взрослого человека.
— Ты не понимаешь, дорогая. Между мужем и женой есть такие вещи, которые…
— Если бы он был моим мужем, — всхлипывала Рэчел, — я бы убила его.
— Не говори так, дорогая. Ты просто еще многого не знаешь.
Рэчел попыталась сесть, но не смогла из-за боли.
— Почему ты живешь с ним? Он же монстр.
— Это не так. Он любит меня по-своему. У него просто все болит внутри. Еще задолго до твоего рождения произошли некоторые события…
— Он сказал, вы отдали второго ребенка. Что он имел в виду?
Миссис Дуайер побледнела.
— Господи, — прошептала она. — Он тебе это сказал?
— Мама, у меня есть право знать.
Дождь за окном постепенно затихал. Миссис Дуайер пристально посмотрела на дочь, пришла к какому-то решению и присела к Рэчел на диван.
— Дорогая, — сказала она тихо и взяла руки Рэчел в свои. — Когда я легла в больницу, чтобы родить тебя, мы были совершенно разорены. У нас не было ни гроша. Была депрессия, и твой папа, ну, ты должна понять, он был хорошим человеком… когда-то. Ну вот, у нас родилась двойня, а мы даже не могли оплатить счет за больницу. Однажды в больницу пришел мужчина. Он сказал, что он адвокат и знает одну хорошую семейную пару, которым очень хочется удочерить маленькую девочку. Он сказал, они заплатят тысячу долларов.
Рэчел, не отрываясь, смотрела на мать. Миссис Дуайер нервно взглянула на мужа, лежавшего без чувств на полу, и продолжала:
— Я была против. Но твой отец уговорил меня сделать это. Он сказал, что нам нужны деньги, а девочка обретет хороший дом. Еще он сказал, что если мы откажем адвокату, у нас на руках останутся двое детей и никаких денег. Какой дом мы сможем создать для них? Он уговаривал меня, дорогая, пока я не сдалась. С тех пор я каждый день спрашиваю у Бога, правильное ли я приняла решение. Мне хочется думать, Рэчел, что твоя сестра живет в большом красивом доме и ведет красивую жизнь.
— Ты продала мою сестру?
— Не надо так говорить, Рэчел. Ты не понимаешь. В любом случае, — она снова посмотрела на мужа, — тебе нужно сейчас же уходить. Ты не можешь здесь больше оставаться.
Рэчел хотела возразить, но она знала, что мать права. Шок постепенно проходил, и Рэчел заплакала. Миссис Дуайер неловко обняла дочь.
— Теперь послушай меня, дочка. Ты должна быть сильной и смелой. Тебе нужно уходить. Сегодня. Чем дальше ты будешь отсюда, тем лучше. Мне удалось скопить несколько долларов, о которых не знает твой отец. Если будешь экономить, тебе хватит на некоторое время. Поезжай в Калифорнию, в Бейкерсфилд. Там ты можешь остановиться в местном отделении Христианского союза молодежи. Это недорого, они позаботятся о тебе. Но не говори им, что тебе четырнадцать лет, иначе они известят полицию. Вот тебе адрес одной моей знакомой. Она держит женскую парикмахерскую. Скажешь ей, что ты дочь Наоми Берджесс. — С этими словами она сложила листок бумаги и опустила его в сумочку Рэчел. — Она даст тебе работу. У тебя все будет хорошо. Ты умная девочка. В двенадцать часов через город проходит автобус. Ты должна на него успеть.
— Но ведь ты поедешь со мной?
— Не могу. Я должна остаться с ним.
— Будешь мириться с его зверским отношением?
— Рэчел, — тихо сказала мать. — Я люблю его.
— Как ты можешь?
— Дорогая, ты сейчас слишком мала, чтобы понять это. Но когда-нибудь, когда ты будешь взрослой женщиной, ты тоже полюбишь и поймешь меня.
Рэчел долго сидела молча, еще раз переживала свою боль, унижение, смотрела на мужчину, который был тому причиной.
— Ты должна идти, — настойчиво повторила мать. — Он скоро придет в себя. Рэчел серьезно спросила ее:
— Что он сделает с тобой, мама?
— Не волнуйся за меня, я смогу с ним справиться.
Через некоторое время Рэчел опять спросила:
— Думаешь, она похожа на меня, моя сестра?
Миссис Дуайер удивленно взглянула на дочь.
— Не знаю, дочка.
— Надеюсь, она хорошенькая, — тихо сказала Рэчел, — не такая невзрачная, как я. Знаешь что, ма? Я буду искать ее.
— Ох, — миссис Дуайер внезапно охватила паника, — зачем тебе это?
— Потому что она моя сестра. Если она знает, что ее продали, возможно, утешением для нее будет узнать причину.
Увидев тоску и одиночество в глазах дочери, миссис Дуайер смягчилась. Она знала, что в сердце Рэчел жило отчаянное желание любить кого-нибудь, принадлежать кому-нибудь. Она сама испытывала подобное чувство каждый день.
— Вы родились в Голливуде, Рэчел. Не знаю, может быть, она еще там. Я расскажу тебе все, что знаю об удочерении. Правда, я знаю немного. А теперь тебе нужно уходить отсюда.
Отец все еще лежал на полу. Через пятнадцать минут Рэчел стояла в дверях, держа в руках потрепанный чемодан. Она уносила с собой фотографию матери с детьми, сделанную после родов, несколько детских сувениров и «Марсианские хроники», которые решила не возвращать в библиотеку.
Дочь и мать посмотрели друг на друга. В их глазах была боль. Дождь закончился. Все вокруг дышало спокойствием. Четырнадцатилетняя Рэчел понятия не имела, куда едет. Но она сказала:
— Я вернусь, ма. Я найду сестру, и мы приедем за тобой. Мы оставим отца одного, и у нас троих будет семья. Я позабочусь о тебе, ма. Тебе не придется больше мириться с этим… — Тут она посмотрела на безжизненное тело человека, который всегда был для нее чужим.
Миссис Дуайер обняла дочь и потом долго следила мокрыми от слез глазами за одинокой фигуркой, с трудом пробиравшейся по грязи в сторону шоссе.
Платье было красивым и неудобным. Оно поднимало грудь и было таким узким в талии, что она едва могла дышать. Тем не менее, когда Линда Маркус увидела себя в зеркале, она себе понравилась. Красавица из прошлого. Хрупкий, изящный объект преклонения.
Господи, — подумала она, — ведь женщины действительно когда-то себя таковыми ощущали.
Отойдя от зеркала, она обвела взглядом спальню. Комната была похожа на сказку. Атласные портьеры, великолепная кровать с балдахином, накрытая плотным атласным покрывалом, — все персикового цвета. Шикарный ковер элегантная, отделанная позолотой мебель, чудесные картины на стенах, вазы со свежими цветами. Очень женственно и романтично.
Собственно говоря, это та же комната, в которой она была неделю назад, когда ее рандеву с вором-домушником прервал телефонный звонок из больницы. С тех пор она несколько раз пыталась вновь назначить дату свидания. Но возникали некоторые трудности. Сначала она была занята. Потом занят был он.
Странно. Линда почувствовала секундный укол ревности, когда узнала, что не может быть с ним в один из дней. Впервые за месяцы посещения «Бабочки» Линда задумалась над тем, что ее компаньон обслуживает других женщин. И впервые в ней проснулось чувство собственницы. Разумом она понимала: он наемный любовник. Он угождает и другим женщинам. Сердце же говорило другое: Он мой. Он принадлежит мне.
С этим партнером она была всего три раза. До него было множество других, но ни один не принес удовлетворения, не смог помочь. Потом она встретила его. Встреча произошла в венецианскую ночь. Раньше во время гуляний на площади Святого Марка жители Венеции носили маски. У Линды возникла эта мысль, когда она посмотрела фильм Амадеус. Мужчина в черном плаще и черной маске тайно проник в ее комнату и овладел ею.
В тот раз Линда почувствовала почти полное удовлетворение, чего не бывало раньше.
Поэтому она снова заказала его.
Во второй раз он был разбойником. Дерзким, напористым, но нежным. Она была занята шитьем, когда он забрался к ней. Тогда она тоже была очень близка к полноте сексуальных ощущений, пока ей неведомой. В третий раз она попросила того же партнера. По ее желанию он должен был выступать в роли вора. Свидание прервал телефонный звонок. Сегодня он будет в форме офицера армии конфедератов и в маске.
Несмотря ни на какие обстоятельства, Линда настаивала, чтобы мужчины, с которыми она встречалась, были в масках. Она не хотела видеть лиц любовников. И не хотела, чтобы они видели ее лицо. Она и сейчас была в маске, защищая таким образом тайну личности.
