В чужом отражении (СИ) - Лошкарева Виктория Витальевна

— Где?

Мама подошла и озадаченно посмотрела на ключи с брелком.

— Ой, так это же Анины ключи. Она как-то заезжала, оставила запасные на случай, если свои потеряет. – Мама покачала головой. – Я уже и забыла про них совсем. Кстати, она тебе не звонила?

— Мам, ну ты же знаешь Аню…

—Тоже верно, - вздохнула мама. – Надеюсь, на неделе она позвонит, а то я уже беспокоиться начала.

«Я давно беспокоюсь. С того самого утра, как получила видео с её телефона».

Держа в руке ключи, я подумала о том, что теперь у меня есть возможность проникнуть в Анькину квартиру. Правда, как сделать так, чтобы мама не волновалась…

План созрел мгновенно.

Я просто временно подменила Анькины ключи ключами от своей работы . В воскресенье заеду к маме на пару минут и верну всё назад. Вряд ли мама будет приглядываться к тому, что ключи разного цвета… Сменив брелки на связках ключей, я убрала Анины ключи себе в сумку — и, нацепив улыбку, отправилась на кухню к маме. Благодаря заботе Соболева, нам с мамой было чем заняться.

Когда, наконец, мы разобрали все ягоды: отложили небольшую часть на «поесть», что-то заморозили, а что-то засыпали сахаром, настало время садиться за стол.

Обедали мы в большой комнате, пододвинув журнальный столик к кушетке таким образом, что бабуле было удобно присоединиться к нам.

Когда настало время пить чай с тортом, в дверь неожиданно позвонили.

Держа чашки в руке, я отрыла дверь и увидела на пороге недовольного Соболева.

—Ты даже не спросила «кто», — скривился он.

—Думаешь, мне могла угрожать какая-то опасность? Охранники же внизу.

Дмитрий приподнял бровь.

— Именно что внизу.

— Здесь дверь хлипкая, — зачем-то принялась я оправдываться. – То есть металлическая, конечно, но не бронированная. Если бы мне хотели бы… навредить, то дверь бы не остановила.

— А если бы захотели похитить, — скривился Соболев, а потом проявил благодушие, заметив: – Ян, ну столько я тебя учить буду…

Я вспомнила наше совместное «жилье» в снятой им однокомнатной квартире… Точно, он тогда тоже придирался к тому, что я никогда не спрашиваю, кто стоит за дверью. Но меня так приучили.

Дед считал, что спрашивать «кто там» неприлично. Хозяин всегда должен быть рад гостю: званному или незваному, всегда должен открывать дверь тому, кого привела к нему судьба. Дедушка прожил всю свою жизнь с открытыми дверями и открытым сердцем, и нас так выучил.

А Соболев пытался переучивать по-своему.

— Зайти-то можно? – приподняв бровь, спросил Дмитрий.

— Да, конечно, — я посторонилась, открывая дверь пошире.

Войдя внутрь квартиры, Соболев закрыл за собой входную дверь и тут же обнял меня.

— А поцеловать? – он уже наклонился для поцелуя, но я изогнулась, подставляя ему щеку вместо губ. Соболев хотел что-то съязвить по этому поводу, но тут в коридор вышла мама. Услышав шум в прихожей, она решила посмотреть, что происходит.

Соболев, поздоровавшись с мамой, выжидающе посмотрел на меня, явно развлекаясь за мой счёт. Он точно знал, что я не смогу выставить его из родительской квартиры; что стану сдерживаться при матери и бабушке.

«А поводок-то уже стали медленно наматывать на кулак», — ощущая беспросветную безысходность в душе, подумала я. — «Он, кажется, уже решил, что время моей свободы закончилось».

Понимая, что сейчас не место и не время для разборок, я пригласила Соболева к столу, поинтересовавшись, обедал ли он уже.

Соболев от обеда не отказался — чем очень обрадовал мою маму. Она любила смотреть, как Дима ест, то, что я приготовила. Я никогда не понимала этого, не понимала её пиетета к Соболеву — совершенно точно, дело было не в его деньгах или связях… она как будто гордилась своим зятем, что делало мою жизнь ещё кошмарней.

Я не могла позволить себе быть откровенной с собственной матерью.

Глава 7

Несмотря на моё взвинченное состояние по началу, посиделки с бабушкой и мамой получились теплыми и по настоящему «домашними».

Ароматный чай, бабушкин смех, такие родные мамины хлопоты… неудивительно, что я на какой-то момент расслабилась, на время позабыв обо всех своих проблемах. Соболев сидел рядом: поскольку мы сидели на табуретках без спинки, я через какое-то время стала уставать — и Дима тут же притянул меня к себе, так что я, откинув голову ему на плечо, продолжала обсуждать с мамой и бабулей наши семейные истории.

Соболев, он… Я сейчас не воспринимала его как крутого парня с горой денег, телохранителями и неограниченной властью в городе. Это был мой Дима — тот парень, в которого я влюбилась ещё в суде, а потом случайно встретила на улице. Он пах как мой Дима, говорил голосом моего Димы — и не был сейчас тем злым, опасным мужчиной, от которого мне хотелось бежать на край света.

Соболев, почувствовав, что я сильнее к нему прижалась, довольно хмыкнул и задал бабушке какой-то вопрос про её молодость, крепче обняв меня за талию.

Бабушка унеслась мыслями в далекое прошлое, а я – в недавнее, в то самое время, когда мы с Соболевым только стали встречаться.

После второй судьбоносной встречи на улице, мы уже не расставались.

Сначала Дмитрий пригласил меня в кино, затем в кафе, а уже на следующий день он повёз нас в ресторан праздновать «начало отношений». В общем, я оглянуться не успела — а мы уже встречались, и все мои друзья, знакомые, коллеги и родные, естественно, знали об этом.

Маме и бабушке Соболев сразу же пришелся по душе: серьёзный, внимательный, меня любит — большего они и не желали. Коллеги по работе добродушно вздыхали, посмеиваясь над тем, как я по вечерам прихорашиваюсь к свиданиям; и только Аньке изменения в моей личной жизни оказались совсем безразличны — сестра, будучи сильно занятой на работе, игнорировала все мои попытки познакомить её с Димой.

А нам роман между тем быстро развивался.

Правда, если бы всё зависело от меня, мы бы ещё долго присматривались друг к другу: до этого момента у меня ещё не было не то что серьёзных, а вообще каких-либо отношений с парнями, потому-то на каждый шаг вперед я испуганно шарахалась на два назад.

Теперь, оглядываясь назад, я могу оценить то, с какой дотошностью Соболев затягивал меня в свои сети. Несмотря на громкое заявление в ресторане (о том, что мы встречаемся), Дима действовал очень осторожно. Он то вытаскивал меня на премьеру в театр, то устраивал утреннюю прогулку по осеннему лесу – когда кругом золотые листья, легкий морозец и крепкий горячий чай из термоса вместе со свежими, дурманяще пахнущими корицей, сдобными булочками.

Тогда он впервые по-настоящему меня поцеловал: мы сидели на скамейке, укутанные в плед, и он, чмокнув меня в губы, заявил, что я пахну яблоками с корицей.

— Так булочка же, — смутилась я, а он почему-то рассмеялся и, обняв меня за затылок, сильнее притянул к себе.

До этого мы тоже иногда целовались, но мне всегда было стыдно и неудобно ( вдруг кто увидит), а потому я всегда невольно отстранялась от Дмитрия; но в лесу никого кроме нас не было, а лес … лес, одетый в золото, казался волшебным местом. Немудрено, что я полностью «растворилась» в поцелуе.

Отстранился первым Соболев , прошептав, что я слишком сладкая для холодного осеннего леса.

И… мы продолжили встречаться.

Он почти каждый день заезжал за мной на работу, каждые выходные мы проводили вместе. Но это всегда были вполне невинные, целомудренные встречи. Я тогда не придавала значения, почему он не знакомит меня со своими коллегами или друзьями; не обращала внимание на то, что простой следователь работает по слишком свободному графику: когда-то от кого-то я слышала, что у милиционеров большие отпуска, чуть ли не полтора месяца, а потому его выходные казались мне чем-то естественным и нормальным.

А ещё я ему верила.

Сначала с осторожностью, памятуя о грустном опыте моей мамы; затем абсолютно – как глупая и наивная девица, пропустившая первую любовь в пубертатном периоде и нагоняющая всё это во взрослой жизни.