Сладкий грех. Искупление (СИ) - Мур Лина

— Положите на пол подушки с дивана и таким образом приглушите звук. Здесь вы в безопасности, мисс. У меня есть оружие, и если дикое животное заберётся в дом, то я его убью, — убеждает он меня.

Киваю и нервно облизываю губы.

— Доброй ночи.

Он оставляет меня одну. Собираю все подушки с дивана и несу к решётке на полу. В этот момент раскатистый вой раздаётся именно оттуда. Подушки падают из моих рук, и я трясусь от страха. Опускаюсь на колени и прислушиваюсь. Я слышу какой-то шум. Он имеет эхо. Странное эхо, словно кто-то борется, а потом раздаётся скулёж. Протяжный и приглушённый скулёж, наполненный болью и поражением. Чёрт.

Быстро накладываю подушки на решётку и бегу в кровать. Накрываюсь одеялом, чтобы перестать бояться, но это невозможно забыть. Какому-то животному сделали больно. Очень больно. Его, вероятно, загрызли или убили.

Утром я просыпаюсь с сильной головной болью. Вой то прекращался, то возвращался. И не только вой, но и рычание. Оно было невероятно громким и раскатистым. Оно до сих пор стоит у меня в ушах. Меня тошнит от недосыпа и нервозности. Хотя сейчас всё тихо. Подхожу к решётке и убираю подушки. Ничего не слышно. Вообще, ничего, кроме шума дождя, бьющего по окну.

Каван приходит ко мне после завтрака, и я устало смотрю на него.

— Здесь есть дикие животные, — говорю я.

— Да. Есть. Вокруг поместья заповедник, и волки живут здесь стаями, — кивает он.

— Это чудовищно держать их рядом с домом. Мало того, что вы нарушаете права животных, так ещё и они могут причинить вред всем, кто здесь находится, — произношу и обвинительно смотрю на него.

— Поверь мне, Энрика, дикие волки не нападают, если им ничто не угрожает. Они куда безопаснее людей. Их бояться не стоит. Но я могу тебе предложить переехать в другую комнату. Эта господская спальня. Её всегда занимают хозяева поместья, чтобы слышать всё, что происходит за пределами этого места. Раньше так отслеживали возможность нападения. Трубы проходят под землёй и выходят в лесу. Оттуда и звуки.

Он предложил мне хороший вариант, потому что то, что я слышала ночью, пугает меня. Я боюсь животных. Особенно диких. Мне одного Слэйна достаточно. Хотя… рычание. Я уже слышала его. Не такое громкое и предупреждающее о нападении, но ту же тональность. Именно так Слэйн рычал в больнице. Он выгибался и рычал, когда ему было больно.

Что за глупость? Слэйн врал мне, и это было спектаклем. А все звуки, что были ночью, издавали дикие волки. Всего лишь волки.

— Энрика, мне распорядиться насчёт другой комнаты? — спрашивает Каван, возвращая меня в реальность.

— Нет, всё в порядке. Теперь я в курсе и не буду бояться. Слэйн не вернулся?

— Он пробудет в Дублине ещё пару дней. А что? Соскучилась по маньяку? — усмехается Каван.

Показываю ему средний палец и отворачиваюсь. Придурок.

— Как долго меня будут держать здесь? Я хочу знать, что со мной будет. Я имею на это право, — резко произношу.

— Понятия не имею. Радуйся, что ты ещё жива. Наслаждайся каждой минутой, пока жива, — едко отвечает он.

— Сложно наслаждаться чем-то, будучи заложницей. Что ему от меня нужно? Деньги? Моё обещание забыть обо всём? Что я могу обменять на свободу? — спрашивая, требовательно смотрю на Кавана.

— Хм, не знаю. Ничего. Деньги Слэйну не нужны. Обещаниям он не верит. Ты никогда не будешь свободна. Ты будешь или мёртвой, или живой, но всегда принадлежащей Слэйну. Смирись, — отвечает Каван, равнодушно пожимая плечами, и направляется к двери.

— Я свободна с рождения. И если ты думаешь, что я позволю кому-то лишить меня этой свободы, то ошибаешься. Я хочу уйти отсюда, — заявляю, поднимаясь с дивана.

— Могу предложить выход только в могилу. На самом деле это лучший вариант для всех. Я готов помочь тебе в этом. Таблетки или яд? Заснёшь и не проснёшься. Но ты никогда не станешь свободной, Энрика. Никто из нас несвободен. Каждый кому-то принадлежит. Ты тоже. Так что дай мне знать, когда захочешь показать свой характер и принести ещё больше проблем своим решением свести счёты с жизнью. А пока жди своего маньяка. Он очень скучает по своей жертве, — ухмыльнувшись, Каван исчезает за дверью.

Придурок.

Сажусь обратно в кресло, и я сама готова взвыть от незнания того, что будет дальше. Если хотите убить человека, заприте его одного наедине со своими мыслями. Это быстро уничтожит его.

Когда наступает ночь, то рычание и вой вновь возвращаются. Вчера мне было страшно, сегодня мне жаль бедное животное. Я не знаю, что с ним делают там, за пределами этого поместья, но ему очень больно. Очень. Оно скулит, словно зализывает свои раны. Я даже стираю слезу от жалости к нему. Сажусь рядом с решёткой на полу и слушаю, как животное тихо воет. Оно как будто там одно и ищет что-то, что может помочь ему справиться с болью. Жутко и страшно, но не в том смысле, что хочется бежать и прятаться, а в том, что я бессильна, чтобы помочь ему.

— Эй, не плачь так горько. Всё будет хорошо, — тихо говорю я. — Жизнь паршивая штука. Всем нам причиняют боль, и мы убеждаем себя в том, что больше никогда и никому не позволим это с нами сделать. Позволяем. Увы, позволяем, потому что мы всегда надеемся, что кто-нибудь залатает наши раны. Найдётся один-единственный, с кем будет безопасно жить. Понимаешь? Дышать будет не страшно. И к сожалению, именно этот человек и причиняет самую сильную боль. Он думает, что получит удовольствие от моих страданий, но я не покажу ему их. Мне тоже больно, животное. Мне тоже очень больно. Моё сердце разорвали, и я устала бороться за то, чего даже не было.

Животное, словно слышит меня. Оно воет так громко и протяжно, словно кивая мне и говоря, что прекрасно понимает меня. Конечно, это глупость. Но по крайней мере, я с кем-то поговорила и рассказала о том, что со мной происходит.

— Я скучаю по нему. Скучаю по времени с ненастоящим человеком. Скучаю по его смеху и по той радости в его глазах, когда он улыбался мне. Скучаю по нему. Я больше не хочу себя обманывать и думать, что когда-то он что-то чувствовал ко мне. Знаешь, я бы простила его. И я уже простила его, но мне очень больно. Я не могу даже задать вопрос, потому что больше не верю ему. Каждое его слово — сомнение для меня. Я так устала от войны за то, что стало неважным в моей жизни. Я хочу спрятаться, но не могу. А у тебя ещё есть шанс. Ты можешь быть свободным и не привязанным к одному месту. Хотя мы оба заключённые. Почему жестокость так отвратительна? Почему людям нравится быть жестокими? Неужели, это ему, правда, нравилось, м-м-м? Мои слёзы. Моё чувство вины. Моя кровь. Мои раны. Моя боль. Как можно наслаждаться страданиями человека, когда ты сам обрёк его на это? Это не стечение обстоятельств. Это просто его игра, его правила и его жестокость. Уходи, животное. Спасись хотя бы ты и будешь свободным за нас двоих. Уходи из этого ада.

Теперь всхлипываю от жалости к себе. Я такая жалкая и полностью разрушена. Я не боюсь боли. Я боюсь хорошего. Боюсь чувств. Боюсь, что снова поверю, и это убьёт меня. Да, я боюсь смерти из-за душевных страданий. Сейчас я боюсь самой себя.

Я слушаю вой и скулёж всю ночь. Животное то появляется, то исчезает. Я дремлю на полу, а потом оно рычит. Оно рычит так громко, что-то требуя. Я монотонно говорю с ним, считая, что оно меня слышит. После моего голоса животное успокаивается, и это так странно. Но я не хочу думать об этом. Мне нравится сам факт того, что я помогаю животному. Пусть я это и придумала.

Утром я чувствую себя плохо. Очень плохо. Я словно пустая внутри. Абсолютно пустая, и у меня совсем нет аппетита. Я постоянно прислушиваюсь к звукам из решётки на полу, чтобы узнать, жив ли волк. Думаю, что это волк, раз здесь есть их стаи. Он очень одинокий, и его кто-то ранил. Вероятно, он подрался, отстаивая своё мнение, и теперь страдает в одиночестве, как и я.

Мне предлагают выйти на улицу, но я не хочу. Я отказываюсь и от обеда, потому что аппетит не вернулся. Постоянно думаю о волке в лесу. Хочу найти его и узнать, что с ним стало.