Счастье по наследству (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

Лекс притаскивает из моей комнаты коробку для рукоделия, и я учу его орудовать иголкой и ниткой. Высунув от усердия язык, он делает первый кривой стежок, затем второй. Дело медленно, но двигается. Я не мешаю, лишь направляю, когда шов ползёт в сторону, и чётко ловлю момент, когда Лекс перестаёт получать от этого удовольствие.

Второй важный урок этого дня — не бросать дело на середине и закончить начатое.

Пока Лекс плещется в ванне, я расстилаю ему постель и складываю на стул одежду, которой он завтра пойдёт в школу. Оба любители поспать, общими усилиями мы минимизируем утреннюю суету. Сборы накануне этому крайне способствуют.

— Мам, где моё полотенце?

— В грязном белье. Сейчас принесу новое.

Я беру из шкафа на лестнице большое банное полотенце, а также чистую тёплую пижаму для Лекса.

В ванной туман, как в турецкой парной. У нас общая ванная комната, и мы честно делим её на две половинки — «девчачью и мурскую». Мурчина уже выпустил воду и занимается тем, что расставляет по бортику свои игрушки. Мыть себя он мне уже не разрешает, но голышом ещё разгуливает.

Мне удаётся тихо подкрасться и, накинув Лексу на спину полотенце, я вытаскиваю из ванны визжащий и хохочущий кокон. Поставив брыкающегося мальчишку на низкий стул, я поворачиваю сына к себе и ловко вытираю ему голову.

Лекс щерится и пытается вывернуться.

— Мам, ну хватит! Я сам.

— Знаю, как ты сам. Опять выбежишь с мокрой головой. Давай, я тебя посушу.

Я оставляю его одеваться, а сама берусь за фен.

Тёплый воздух лохматит соломенную шевелюру. Лекс упорно не даёт стричься. А я и не настаиваю. Мне нравятся его светлые кудряшки. Нравится, как он пахнет после душа, а ещё больше — на другой день.

Однажды на ютубе я видела эксперимент, где мамам завязывали глаза и предлагали найти своих детей по запаху. Каждой подносили ребёнка, она нюхала его голову и безошибочно указывала на своего.

Уверена, с Лексом я не ошибусь.

— Ты опять меня нюхаешь?

Карие глазёнки смотрят на меня со всей возможной семилетней строгостью.

— Прости. Я просто по тебе соскучилась.

— Зачем тогда уезжала?

— Ты же знаешь, Шон пригласил меня на день рождения. Невежливо было отказываться.

— Могла бы взять меня с собой.

— Это была взрослая тусовка. Ты бы заскучал.

— Мы бы устроили сражение на лазерных мечах, как в прошлый раз.

— Уверена, Шон бы не отказался. Но вот другие гости могли бы обидеться, и праздник был бы испорчен.

— Ясно.

Когда голова Лекса высушена, мы вместе чистим зубы. Обычно он любит поболтать, когда рот полон зубной пасты, но в этот раз сын молчит. Я знаю, что его тревожит, но намеренно молчу, предоставляя сыну возможность самому заговорить на волнующую тему.

Но Лекс упрямится. Обида глубже, чем мне казалось.

— Давай, отнесу тебя в постель, — предлагаю я, и он тянет ко мне ручки, обнимая за шею. Я подхватываю сына за обтянутую красным флисом попку и подтягиваю вверх. Привычным жестом его маленькие ноги скрещиваются у меня за спиной, пока я несу сына в спальню.

— Мам, можно я сегодня с тобой посплю?

Его шёпот еле слышен, и по напряжённому тельцу в руках я понимаю, что Лекс очень смущён своей просьбой. Завтра утром на кухню спустится взрослый и ответственный семилетний мужчина и поможет мне с завтраком, но сегодня семилетний мальчик боится остаться один и изо всех сил жмётся к своей маме.

— Хорошо, милый. Только я ещё не включила у себя отопление. Будет холодно.

— А я залезу с головой под одеяло.

— Ладно. И не высовывай нос, пока я не приду.

— Окей.

Я рассчитываю, что, вернувшись, застану Лекса спящим, но он меня дожидается.

Прежде чем принять душ, я снова бегу в подвал и проверяю водогрей. Заплатка Билла держится, протечки нет. Водопроводчик придёт во вторник, надо не забыть отдать Полин запасные ключи. Соседка, мать четырёх детей, — моя палочка-выручалочка. Её второй сын — одноклассник Лекса. В школу мальчиков отвожу я, а вот забирает Полин, и до моего прихода Лекс находится под её присмотром.

Душ занимает пять минут. Ещё десять уходит на то, чтобы высушить волосы. Снова пробежка в подвал и, наконец, я в своей спальне.

Зябко поёживаясь, я залезаю под одеяло, а в следующее мгновение ко мне подтискивается тёплое маленькое тельце. Тоненькие ручки тянутся к шее, а ноги привычно протискиваются между моими. Именно так мы всегда согреваемся.

— Ты чего, Лекси?

— Мамочка, ты меня больше никогда не бросишь?

Мокрые щёчки утыкаются мне в грудь. Я инстинктивно обхватываю сына и прижимаю к себе крепче.

— Ну что ты, маленький! Конечно же, не брошу.

— И не потеряешь?

— Не потеряю.

— И не отдашь никому?

— Никому. Только Сеймуру. И то на время, ладно?

— Ладно.

Я чувствую, как Лекс поднимает ко мне голову и ловлю взгляд заплаканных тёмных вишенок.

— Я знаю, что ты мне не родная мама. Но я же тебе родной?

— Родной, — я чувствую, как слёзы предательски подкатывают к горлу. — Ты мой самый родной в мире малыш. Роднее тебя у меня нет никого, Лекси. Я тебя очень люблю.

— Я тоже люблю тебя, мамочка.

Лекс давно уже спит, закинув на меня ноги и распластавшись поперёк кровати, а я всё ещё таращусь перед собой невидимым взглядом. Сон так и не приходит.

Темнота ночи не может скрыть мелькающие перед глазами картинки из прошлого. Как я впервые беру Лекса на руки. Как плачу от нежности и страха, что не справлюсь — ну, какая же из меня мать в девятнадцать лет! Как через два года чуть его не теряю и молюсь всем богам, чтобы малыш остался со мной. Как понимаю, что боги услышали мои молитвы, и теперь каждый день я живу с мыслью, что когда-нибудь они заставят меня за это заплатить.

И, похоже, время пришло.

Глава 8

Soundtrack One by Alanis Morissette

Карма, эффект бумеранга — в девятнадцать об этом не задумываешься. Живёшь, как живётся. Лекции, семинары, студенческие вечеринки, подработка в баре у деда — исключительно под его присмотром, встречи с друзьями, многочисленные влюблённости — когда сразу и навсегда.

Как-то вечером, за несколько дней до окончания последнего школьного лета, дед вызвал меня на разговор о будущем.

Не скажу, что оно меня не страшило, но и задумываться о нём как-то было недосуг. Ни к чему конкретному тяги у меня не было, ни в каких дисциплинах я не блистала, кроме, пожалуй, самой дисциплины и прилежания. Вторую Бейтс школа Рэдклифф точно не выдержала бы, да и желания эпатировать учителей своими выходками, как в своё время это делала старшая сестра, у меня не было. Разговоров хватало и так.

Николь терпели из-за дружбы директора с нашей бабушкой. Она же и прикрывала все её выходки. В восемнадцать, едва окончив школу, сестра прыгнула на заднее сидение мотоцикла своего дружка Билли Маклафлина и вместе с ним укатила в Лос-Анджелес.

Билли вернулся через полгода, поступил в колледж и сейчас помогает своему отцу в строительном магазине. Николь осталась в Калифорнии, и довольно скоро мир узнал о Никки Би.

Мы никогда не были близки с сестрой. Да и вообще у меня не было семьи в традиционном смысле этого слова. Мать родила Николь в восемнадцать. Представляю, какой неожиданностью стало это для деда с бабкой. Хотя, почему неожиданностью. Дед с утра до ночи был занят своим баром, бабушка — любимыми книгами.

Я была частым гостем в их квартире, но не помню, чтобы Барбара Бейтс хоть раз первой заговорила со мной. К людям она относилась как к необходимому злу — терпела и только. Это распространялось и на близких. Что дед нашёл в этой сдержанной, всегда хмурой женщине, не знаю. Сеймур и сам никогда не был душой компании, но только такой человек и мог стоять за стойкой бара — всегда готовый выслушать, но не откровенничать в ответ.

Как после и мы с Николь, мама с детства была предоставлена самой себе. Отсюда и её любовь к свободным отношениям. В отличие от сестры, я родилась в браке. Правда, отец бросил нас, когда мне не исполнилось и года. Об этом никто вслух не говорил, но, похоже, дело было в постоянных изменах матери.