Даже если ты уйдешь (СИ) - Лия Султан

Лия Султан

Даже если ты уйдешь

Глава 1. Кровь на снегу

2007 год

Эсмигюль расцвела в свою двадцать первую весну. Восточная красавица — волосы цвета вороного крыла, густые, длинные до самой поясницы, глаза черные, как ночь, губы — точно нежные и бархатистые лепестки роз. И вся она была ладная, стройная и сложена прекрасно — так что парни оборачивались ей вслед, а подруги говорили, что она с такой красотой самая первая выскочит замуж.

Так и вышло. Сердце свое Эсмигюль отдала Имрану — мужчине двадцати пяти лет, с которым познакомилась на свадьбе родственницы. Он был двоюродным братом жениха, Эсмигюль — троюродной сестрой невесты. Они сидели за одним столом прямо напротив друг друга, к концу большого тоя обменялись телефонами, а на следующий день он пригласил ее на свидание. Для выпускницы факультета менеджмента и маркетинга это были первые отношения и первая большая, настоящая любовь.

Спустя полгода, Эсми стояла в белоснежном платье перед свекровью, которая в разгар веселья отвела ее в сторонку, погладила по щеке и ласково сказала:

— Ты такая куколка, джиним (с уйгурского — дорогая). Так Имранчику с тобой повезло, красавица, — она поправила ее фату, но не отпустила, а продолжала придерживать пальцами кончик. — Я с мамой твоей уже поговорила. Ты не переживай, через это все проходят.

— Да, я понимаю, — щеки Эсмигюль вспыхнули от того, что свекровь затеяла разговор о первой брачной ночи.

— Вот и хорошо, что понимаешь. Я в комнате положила новую упаковку постельного белья. Как все пройдет, ты простынь аккуратно убери. Утром придут тёти, посмотрят.

— Кого посмотрят? — в ушах Эсми начало звенеть. — Меня?

— Да нет, простынь. Ты разве не знаешь традиций? — улыбнулась мать мужа.

— Знаю, — голос предательски дрогнул. — Но в нашей семье никто ее не показывал.

— А в нашей показывают. Мама твоя уже в курсе. Ты с ней поговори, она тебе все расскажет. Ну все, кызым, — она сжала ее вспотевшую ладонь. — Надо вернуться к гостям.

Через несколько минут Эсмигюль сидела в комнате отдыха ресторана и дрожала как осиновый лист от страха. По правую руку сидела подружка невесты — кореянка Вика Ким, по левую — двоюродная сестра Софья.

— Это какой-то сюр, — сокрушалась Сонечка. — Мы что в каменном веке? Откуда она вообще вытащила эти традиции?

— Какой-то “Клон”* на минималках, — добавила Вика. — Помните, как Жади заставили показать эту простынь, а она уже не девочка.

— Я — девочка, — горестно вздохнула Эсми.

— Конечно-конечно, милая, — пыталась подбодрить ее сестра и погладила по плечу.

— Эсми, я тебя обыскалась! — в комнату ворвалась мама, а за ней тетя Наташа — жена родного дяди Эсмигюль и мать Софьи. — Что она тебе сказала?

Мама села на место Сони и обняла дочь.

— Только чтобы я утром показала простынь каким-то тетям. Апа (уйг. — мама), у нас же никто так не делал?

Мама молчала.

— Или делал?

— Наша сторона никогда этого не требовала, — объяснили она. — Но пару наших девочек проверяли. Я просто возмущена, что Юлтуз сразу об этом не сказала. Это так не делается. Надо было тебя подготовить. А она с бухты-барахты все решила, ко мне подошла ее сестра и спросила: “Кто из ваших завтра придет”?

— Насиба, но это так неправильно, — покачала головой тетя Наташа. — Эсми вся дрожит от волнения.

— Так и я об этом. Высказывать ей прямо на свадьбе я не хочу, но раз она так любит традиции, то предупредила бы сразу, чтобы я ребенка подготовила, — мама развернулась к Эсми и взяла ее за руки. — Кызым (доченька), ты главное не волнуйся. Все через это проходят. Мы с тобой уже говорили о том, что тебя сегодня ждет

— Да, я помню. Но теперь еще страшнее.

Мама попыталась подобрать нужные слова, чтобы успокоить дочь. Она никогда не говорила с ней о том, что сама через это прошла в день своей свадьбы. Но тогда, в 80-е к этому относились, как к должному. Теперь же в странах Средней Азии и Кавказа, где еще существовала эта традиция, ее считали пережитком прошлого. Но нет-нет вытаскивали из чулана. Кровь на белом полотне говорила о том, что невеста сохранила невинность до свадьбы. Девушку, как и ее родителей, хвалили и одаривали. А если крови не было, несчастную могли выгнать с позором, и тогда она становилась изгоем.

Первый раз для Эсми прошел непонятно и сумбурно. Между ног саднило, горело и болело до слез, но стиснув зубы, она дождалась, пока Имран закончит и даже старалась обнимать и целовать его.

— Эсми, все нормально? Болит? — спросил муж взволнованно, нависнув над ней после того, как закончил. — Ты вся бледная.

— Уже нет, — попыталась улыбнуться она. — Все хорошо. Непривычно просто.

— Привыкнешь скоро, — Имран чмокнул ее в губы и посмотрев вниз, обрадовался. — О, ты моя умничка.

— Что там? Кровь? — напряженно спросила Эсмигюль.

— Ага, — парень лег на свою сторону кровати и увлек за собой жену, положив ее голову на свое плечо. — Хорошо, что мы одни в доме, а родители уехали к дядьке.

— Да, — все, что смогла выдавить из себя девушка. Боль потихоньку отступала, но дискомфорт по-прежнему давил. А еще от переживаний и нервов резко разболелась голова и она вспомнила, что в пакете с вещами у нее лежит упаковка “Но-шпы”. Поднявшись с кровати, она мельком взглянув на красное пятно, она накинула легкий халатик и отправилась в душ.

— Что-то ты долго, — заметил Имран, когда она вошла в спальню. — Я уже сам сменил белье на кровати.

— Вот спасибо, — обрадовалась Эсмигюль, посмотрев на скомканную ткань на стуле.

— Ложись, — велел муж и девушка, ставшая в эту ночь женщиной, послушалась, легла и прильнула к нему. — Устала?

— Очень.

— Спи, — Имран поцеловал жену в губы и выключил светильник.

— Я люблю тебя, — наверное, в сотый раз призналась Эсми мужу.

— И я тебя.

Эсмигюль засыпала с улыбкой на губах. Она была по-настоящему счастлива и влюблена. Уже то, что Имран помог ей с простынью о многом говорило. И она это очень ценила, надеясь и мечтая, что впереди их ждет долгая, счастливая жизнь.

В семь утра с важной миссией пожаловали “янгя” — те самые женщины, которые должны были первыми увидеть простынь. Одна — со стороны Имрана, другая — со стороны Эсми. Именно тетя невесты постучалась в дверь молодоженов. Эсмигюль открыла сонная, растерянная и красная от переживаний. Она вышла в коридор и закрыла